Раскинув палатки и расположившись на ланч, мы с Джоном решили снять с нашего каноэ передний лыжонок. Хотелось, конечно, снять задний, но он не снимался, поэтому пришлось снять передний и тащить каноэ за корму. Никаких особых преимуществ нам это не дало. Более того, разогретый корпус каноэ, несбалансированный и лишенный четвертой точки опоры, неизменно заваливался в снег и моментально облипал им, после чего стронуть каноэ с места было практически невозможно. Сегодня в этом убедились и Уилл, и мы с Джоном. Несмотря на все наши мощные усилия – рывки и разбеги, каноэ стояли как вкопанные. Приходилось поднимать корпус и чистить его и полозья от налипшего снега.
Мы раскинули все три палатки и даже запустили печку и разогрели воды. Поспать мы смогли совсем немного – минут двадцать пять, потому что пришлось долго возиться с полозом, пока мы, наконец, смогли его снять. Тем не менее удалось не только поспать, но даже просушить носки и вкладыши в сапоги. В результате все согласились с тем, что идея останавливаться днем, раскидывая палатки, пока мы идем в таких тяжелых условиях, весьма удачная.
Три часа после перерыва прошли достаточно быстро, хотя погода нас не баловала – ветерок усилился, сгустилась мгла. Так и шли мы: слева торосы, а справа бесконечная плоская равнина с редкими черными родинками камней. Ульрик с Уиллом опять ушли вперед, оторвавшись от нас минут на восемь – десять, и мы вчетвером на наших двух санях следовали за ними с переменным успехом.
В шесть часов встали молодецким лагерем. Определение координат разрешило наш спор относительно того, на какую позицию мы выйдем. Я говорил, что продвинемся на девять минут, а Джон – что на десять. На самом деле оказалось семь. Координаты наши на сегодня: 62°21′ с. ш., 94°38′ з. д. Практическим путем определили, что движение вдоль береговой кромки предпочтительнее – меньше снега и поверхность ровнее, чем на морском льду. Наверное, так будет лучше, во всяком случае пока снег такой вязкий.
Завтра продолжим наше движение в том же режиме: в восемь часов выходим, идем четыре с половиной часа, потом двухчасовой перерыв и еще три часа идем. Сегодня, несмотря на то что мы шли на час больше, прошли немного меньше, чем вчера, скорее всего, потому что петляли. Кроме того, за время нашей двухчасовой стоянки, когда мы разбили лагерь на морском льду, нас дрейфом отнесло немного на север – еще один аргумент в пользу путешествия по берегу.
Состоялся сеанс радиосвязи. В Черчилле, благословенном Черчилле, все прекрасно. Джон попросил Колина связаться с пилотами, чтобы те подсказали положение кромки припая на участке между Арвиатом и Черчиллом. Это могло помочь нам выбрать оптимальный вариант движения.
У меня уже давно созрела идея проводить сеансы радиосвязи не каждый день, а раз в два дня. Мы с Джоном были в этом непосредственно заинтересованы: я – потому что за антенну отвечаю, а Джон – как собственно радиооператор Идея моя всем понравилась, и даже Уилл ее одобрил. Действительно, при наших скромных темпах движения получалось, что мы выходили на связь примерно через каждые 15 километров. Зачем, спрашивается, нам так часто нужна радиосвязь, тем более что с той стороны никакой информации не поступает. Даже вопросов от школьников больше нет – забыли про нас школьники. Но мы-то продолжаем идти, потому что нам больше ничего не остается.
При нашем темпе до Черчилла примерно 12 дней ходу, если обстановка не улучшится. Остается надеяться, что или станет очень жарко и все растает, или подморозит и мы пойдем по льду. Однако если все останется по-прежнему, то путешествовать в качестве бурлаков нам придется еще достаточно долго – дня три-четыре. Может быть, выйдем из зоны этих снежных заносов. Посмотрим.
Сегодня вечером температура плюс 2 градуса. Народ вокруг, отужинав, ликует, и мы с Джоном готовимся отойти ко сну. Это блаженное время – с шести часов до девяти – пролетает чрезвычайно быстро по сравнению с теми тремя часами, когда мы уныло влачимся бороздой.
От принятого накануне вечером после тяжелого изматывающего перехода опрометчивого решения выкинуть часть продовольствия мы сегодня, поразмыслив, отказались. Вспомнив Эзопа и его корзину с хлебом, мы решили терпеть, уповая на то, что отменный аппетит сделает свое дело, и убыль продовольствия, а вместе с ним и лишнего веса должна происходить и наверняка произойдет вполне естественным образом. Однако до принятия такого мудрого во всех смыслах решения мы успели отдать часть своих запасов, главным образом сладких гранул, Ульрику. Тот с урчанием утащил большую банку этой питательной смеси в палатку и выглядел весь день абсолютно счастливым. А нам с Джоном все равно, потому что, кроме риса и мяса, мы ничего не едим.