Женщина представилась – выяснилось, что зовут ее Кеи Андерсон и она менеджер по продажам компании «Mad River Canoe». Точно такое же сочетание этих красивых слов было и на ярко окрашенных бортах наших судов.
Компания спонсировала нашу экспедицию, рассчитывая, наверное, на значительное расширение рынка в сторону северных широт, после того как эти каноэ пройдут с нами заключительный участок нашего маршрута через Северный Ледовитый океан. Поскольку основным способом перемещения на каноэ в высоких широтах был традиционный «волок», все усилия инженерного корпуса этой компании, направленные на приспособление своей традиционно водоплавающей продукции к новым условиям эксплуатации, были направлены отнюдь не на разработку различных вариантов «ледового пояса» в легком углепластиковом корпусе, а на придание судну некого земноводного вида. По этой причине корпуса каноэ были несколько доработаны в области днища, новый профиль которого должен был уменьшить трение при движении каноэ волоком по снегу.
Первые испытанные нами варианты каноэ с дополнительными полозьями, укрепленными на днище, оказались неудачными – они не выдерживали нагрузок при движении по снежно-ледовой поверхности. Новый вариант нам и предстояло испытать сейчас, в этой заключительной тренировочной экспедиции.
Ни Кей, ни ее спутник не принимали участия в разгрузке, и потому их выживание в наших суровых условиях напрямую зависело от того, как скоро мы сможем отпустить самолет и разместить их в наших палатках. Нам еще предстояла погрузка нарт и, самое главное, нашего бесценного мохнатого груза. Мы спешили. Я подкатывал нарты под неумолимо острый нож Ульрика. Тот оперативно разрезал все веревки, и в считанные мгновения нарты превращались из стройной, продуманной и изящной конструкции в груду деревянных планок и сиротливо беспомощных полозьев.
Нарты, а точнее все, что от них осталось, мы загрузили в самолет, оставив в середине пространство для собак. Ульрик сделал обвязку доглайном внутри фюзеляжа и принимал собак, которых мы все по очереди на руках подносили ему. Собаки вели себя по-разному. Часть из них сопротивлялась и пыталась вырваться – их пугала распахнутая в темную неизвестность дверь самолета, другие покорно висели на руках и воспринимали происходящее вокруг с философским спокойствием. Несгибаемый мафиози Чикаго и тут проявил свой строптивый характер. Когда я, сгибаясь под тяжестью его огромного тела, поднес его к дверям самолета, он в последней отчаянной попытке освободиться так рванулся, что я, не удержав равновесия, очень чувствительно приложился башкой к дверце. Немедленно образовавшаяся шишка напоминала мне о Чикаго еще неделю после нашего трогательного прощания.
Постепенно всех собак погрузили, и даже наших малышей. Больше всего мне было жалко Газа, который сразу прилег на полу и совершенно не понимал, почему по нему ходят огромные собаки и рычат. Он лежал на полу кокпита, и я его все время поглаживал, чтобы он успокоился. Погрузка заняла около часа. Самолет развернулся и пошел на взлет.
Ульрик улетел, и Гордон переместился в мою палатку, уступив свою прилетевшей парочке. У нас режим был ночной, а у них – дневной, поэтому мы друг друга немножко не понимали. Примерно в половине двенадцатого дня мы с Гордоном отошли ко сну.
Проснулись мы в семь часов вечера. Что делать? Погода ухудшилась. Все небо затянули облака, ветер усилился. Вокруг лагеря образовались высокие снежные надувы, так что прогулка с каноэ через день обещала быть не очень легкой и приятной. В этом была какая-то злая закономерность: только отправишь собак отдыхать, как тут же начинается снегопад, а следовательно, предстоит нечеловеческий, можно прямо сказать, собачий труд по преодолению сугробов из свежевыпавшего снега на каноэ.
Я вспомнил, что и в прошлом году мы тоже начали нашу эпопею с каноэ с того, что пересидели два дня во время снежной пурги, а потом тащились, проклиная все и вся, по мягкому снегу.
Здесь, правда, должно быть полегче, потому что похолоднее и снег, даже свежевыпавший, пожестче. Однако торосы никто не отменял, и возвышавшаяся прямо по нашему курсу впереди их гряда достаточно недвусмысленно сулила нам немало проблем во время нашего предстоящего путешествия.
Однако, раз уж мы проснулись, то первым делом надо было заняться завтраком. Для начала я выбрался из палатки и принял традиционный снежный душ, обдуваемый ветром и общелкиваемый (в который уже раз именно во время этой процедуры) фотоаппаратом Гордона, всякий раз находившего в этом моем сугубо мирном занятии проявление какой-то загадочной русской склонности к экстриму и самоистязанию.
После завтрака сама собой пришла мысль о том, что нам стоит вернуться к привычному дневному образу жизни, потому что без собак ночью будет идти особенно тоскливо. Не сомневаясь более в правильности этого решения, мы перешли от слов к делу и, загасив примусы, забрались в спальные мешки аккурат в полночь, как и положено приличным людям.