Как и следовало ожидать, Ульрик отреагировал довольно энергично и вновь весьма эмоционально изложил свою теорию, в соответствии с которой его действия преследуют единственную цель – воспитание собак. И он отдает им должное, ласкает их, содержит их лапы в порядке (он, в частности, припомнил тот случай со стрижкой шерсти на подушечках собачьих лап, чего другие погонщики никогда не делают). Я ответил, что с моей точки зрения главное – избегать сведения каких-то личных счетов и вымещения на собаках под видом их воспитания каких-то своих обид.
Сегодня утром мне показалось, что столь жестокое избиение собаки связано с тем, что Ульрик, как и подавляющее большинство молодых людей, утром обычно пребывает в не слишком хорошем расположении духа, прежде всего, по причине недосыпа, и потому лучше в это время под руку ему не попадаться. В подтверждение этой мысли могу добавить, что у нас в палатке атмосфера по утрам несколько натянутая, если я ее, конечно, не разбавлю. Ульрик нарочито долго и молча вытягивается из мешка и все делает очень медленно, что иногда вызывает у меня некоторое раздражение.
На мои слова о сведении личных счетов Ульрик нисколько, по крайней мере внешне, не обидевшись, заявил, что никаких своих обид и плохого настроения он в наказание Дилана не вкладывал. Просто он считает, что такое воспитание навсегда отбивает охоту у провинившейся собаки к рецидиву: «Если собака провинилась, она должна быть наказана». Нечто созвучное знаменитой фразе: «Вор должен сидеть в тюрьме!». Поспорить с этим трудно, но методы наказания могут быть разными. Дабы смягчить ситуацию, я немедленно накормил «воспитателя» вермишелью соба в варианте «Хиросима», то есть без воды.
Ульрик же, поев и набравшись сил, верный своей занудной скандинавской привычке, проявлявшейся, в частности, в стремлении расставить все точки над «и», пошел выяснять отношения с Уиллом непосредственно.
15 апреля
Сегодня мы, наконец, достигли озера Норд-Хениг, к которому так стремились и на котором теперь расположились лагерем. На великолепном голубом льду озера стоит наша палатка, и мы блаженствуем в этой палатке после длинного дня.
Утро сегодня было прекрасное: тишина, прозрачный морозный воздух – температура минус 20 градусов. Речушка, на льду которой мы вчера поставили наш лагерь, и склоны ложбины выглядели в лучах утреннего солнца весьма живописно, и поэтому настроение было приподнятое. Лагерь мы свернули очень быстро, и я пошел по холодку в направлении, одному мне известном, давая собакам время размяться.
Однако, как только я покинул нашу ложбину, прелести умиротворяющего пейзажа закончились, потому что расстилавшаяся передо мной поверхность бугрилась горами разной высоты и крутизны, усеянными, естественно, валунами и поросшими мелким ельником.
Открывшаяся мне картина в один миг разрушила мои надежды на то, что пойдем мы, как и вчера, по плоскогорью. Маршрут пришлось выбирать практически наугад. Так, лавируя между деревьями и валунами, я все больше отклонялся к югу. Собаки догнали меня на озерце, которое, судя по карте, должно было плавно перейти в озеро Нояк-Лэйк. Так это и произошло. Когда Джон меня настиг, я предложил ему идти вместе. Собаки на этот раз пошли не спеша, поэтому передвигались мы довольно медленно, успешно преодолев несколько достаточно серьезных подъемов. Ветер дул, естественно, нам навстречу – с юга и юго-востока, и, в общем-то, было не жарко, хотя ярко светило солнце, и если повернуться к нему спиной, то можно было даже ощутить его тепло.
До самого обеда мы шли без приключений. Процессия наша сильно растянулась. Уилл нас периодически настигал, но остальные ребята едва виднелись далеко позади. Благополучно миновав несколько перевалов, мы выкатились на озеро. К счастью, оно и по карте, и по нашим ощущениям простиралось примерно в нужном нам направлении. Тем не менее мне все время хотелось повернуть больше к востоку, так как мы слишком отклонились к югу, двигаясь по пересеченной местности и выбирая дорогу сегодня в первой половине дня. Однако преимущества движения по льду озера были очевидны, поэтому мы решили идти по нему и дальше, тем более, что нам нужно было держаться направления на юго-восток.
Собакам нашим движение по плоской, лишенной всяких собачьих соблазнов – кустиков, деревьев или звериных следов – местности, несмотря на его простоту периодически надоедало, и они стремились внести разнообразие в этот занудный процесс. Выражалось это в том, что Седар внезапно менял курс и пытался увлечь всю упряжку к новой, полной разнообразия жизни. Джону приходилось его поругивать и призывать к порядку.