О бедном монахе замолвите слово.

«Хе-хе, да, алхимия!», — в голове раздался гадкий смех учителя. — «А еще — защита от духовных атак! Ты же не думал, что мы с тобой тут такие одни? Духовными атаками развлекались еще как минимум двое на этом состязании. И, чтобы ты понял, что это вообще такое, я буду отражать не все попытки воздействовать на тебя».

Хорошее настроение моментом куда-то улетучилось.

— И при этом мне надо будет побеждать в состязании? — озадаченно вопросил я учителя. — Если судить по тому, что я видел, сделать это будет весьма... Никак?

Стар козел, да крепки рога?

Стар петух, да совсем протух?

Не знаю уж почему, вспомнилась еще парочка пословиц.

«Я сказал — не все! И ты думал, что в сказку попал, ленивый таракан? Без ударов молотом меч не выковать, хе-хе».

Ну, если поразмыслить в таком ключе, то в принципе старик действительно прав, так что свое негодование мне пришлось унять.

Да и отвлечься от бесед с учителем пора бы — на площадке появилась комиссия судей, призванная отсеять мастеров от недоучек, удачливых от невезучих, правых от виноватых, и агнцев от прочих всяких козлищ. Судьями выступили три старца, два из них, богато наряженные в снежно-белые одежды, казались, да и были, скорее всего, братьями: одинаковые седые бороды, одинаковые седые же волосы, у обоих собранные на затылке в косу, даже лица были похожи, различаясь лишь расположением и глубиной морщин да шрамами. А в юности, наверное, их и совсем было бы не различить. Третьим судьей выступал сухонький вертлявый старикашка, практически полностью лысый, с темным от загара обветренным лицом, напоминающим сушеную сливу. Он живо интересовался происходящим на площадке и засовывал свой длинный нос в каждую печь, в каждую чашу с пилюлями и в каждый фиал с эликсиром или мазью, и именно он беседовал с алхимиками, а благообразные братья, насколько мне виделось, лишь подтверждали его выводы. И более того, бодрый старикашка зачастую не стеснялся и лично попробовать продукт, представленный просвещенному вниманию достойнейшей судейской коллегии!

Вот это я понимаю, вот это я уважаю!

Что может быть праведнее, чем мастер, что живет своим искусством?

Кто может превзойти алхимика, чьей сутью стала сама алхимия?

Пока я мысленно восхвалял судью, мой толстый сосед таки смог вычерпать пену, и из недр печи явилось на свет совместное произведение его алхимических потуг и чистосердечной бескорыстной помощи моего учителя. Я слабо себе представлял, что это такое, но пилюлю Прорыва Преград оно напоминало слабо. Толстяк выложил округлый кусок чего-то на тарелку, и нежно сдул с него последние хлопья пены, после чего на его лице явственно обозначилась тяжкая работа мысли. Некоторое время он задумчиво взирал на плод своих трудов, потом зачем-то потыкал его мерной ложкой, все также зажатой в его пухлом кулаке.

«Все бесполезно, сынок, этот ёжик умер. Похорони его за рисовым полем», — учитель не выдавил из себя ни капли сочувствия, а, наоборот, откровенно издевался.

— Ежик? Больше похоже на волосатое яблоко.

«Не важно! А ты, ученик, только посмей опозорить меня, твоего учителя! Клянусь своей культивацией, ты пожалеешь, если мне доведется увидеть в чаше твоей алхимической печи мертвых ежиков и мохнатые яблоки, вместо превосходных пилюль!».

Я не стал перечить суровому старику. Всем известно жестокосердие этого старого мертвого Фанга, тяжесть характера и безжалостность. Кто сможет утверждать иное?

Колобки у парня с пилюлей Взгляд Мудреца уже подоспели и неплохо подрумянились, а, судя по зловонию, доносившемуся до меня с каждым порывом теплого ветерка, у мужика с эликсиром Обновления тоже было все хорошо.

Тем временем, судьи, благополучно выдав отлуп аж трем участникам состязаний подряд, приблизились к нам. На очереди был толстяк. Он пытался сохранять невозмутимость, но его руки ощутимо подрагивали, когда он протянул судьям чашу.

— Что это? — брезгливо сморщил нос один из братьев.

— Ээээээ... Пилюля? — голос толстяка тоже предательски подрагивал, но он пытался взять себя в руки. — Пилюля Прорыва Преград! Прошу, старшие, дайте мне совет!

— Иди и утопись! — откликнулся было на просьбу второй из братьев, но был прерван взмахом руки третьего судьи, того самого бодрого старичка.