o c24ec28d571a6d65

- Уильям, да, - Степан развернул сеть. «Как я уезжал, у него зубы резались, смешной

мальчишка. Ну, пошли, - он подогнал Тео. «Только тихо. Этих куриц сюда кто-то еще до меня

завез, они, в общем, человека не боятся, но все равно».

Птицы бродили на полянке, что-то выклевывая в густой траве. Сеть с легким шелестом

упала, и две забились, пытаясь вырваться. «Отлично», - сказал Степан, и, сунув Тео одну

птицу, перерезал горло второй.

Осмотрев лезвие ножа, он одобрительно пробормотал: «Все в порядке».

- Ну, все, - Степан посмотрел на тушки, что висели на ветках дерева, - сейчас кровь вытечет,

а потом я покажу тебе, как их готовить. Соль я взял, так что все просто.

Тео стояла, открыв рот. «А как вы научились? - наконец, сказала она.

- Тоже мне умение, - ворчливо ответил Степан. «А ты смотри, запоминай, в Лондоне ты это

делать будешь».

Тео посмотрела на него с такой тоской, что он чуть не рассмеялся вслух. «Ничего, - сказал

себе Ворон, - сидя, привалившись спиной к теплым бревнам хижины, глядя на то, как она

ощипывает куриц, - ничего, я потерплю. Мне некуда торопиться».

Он опять ушел в хижину раньше нее, а Тео, искупавшись, сидела на берегу, вглядываясь в

медленно темнеющий простор, расчесывая волосы. Она вдруг вспомнила песню, что они

разучивали с Мартой еще в Акапулько, - о девушке с зелеными глазами, - и запела ее, -

низким, грудным, красивым голосом.

Степан зажег свечу и вслушался – море шумело бесконечной песней, и сквозь нее

доносился голос Тео. «El a muria por amor, - пробормотал он. «Да, вот тут, у этой стены мы и

лежали, и Белла, приподнявшись на локте, рассыпав волосы вокруг, сказала: «Делай со

мной что хочешь, я вся твоя». И я тогда ответил: «Нет, это я – весь твой, любовь моя, весь,

на всю жизнь. Ах, Белла, Белла, - он вздохнул, - кто знает, довез бы я тебя тогда до

Плимута, и все было бы по-другому. Ну да на все воля Божья».

Он заснул, - тихо, спокойно. Тео, вернувшись, опять пристроившись рядом, вздохнув,

умостила темную, еще влажную голову где-то у него на груди, и тоже задремала – сначала

легко, а потом крепко – без снов.

Степан открыл глаза и долго разглядывал ее лицо. В свете раннего утра оно было нежным,

почти девичьим, смуглые щеки чуть зарумянились, длинные ресницы бросали на них легкую

тень. «Доброе утро, - шепнул он. «Доброе утро, Тео».

Она пошевелилась и сказала: «Я сейчас встану, костер разожгу».

- Да не надо пока, - усмехнулся Степан и увидел, как она покраснела – мгновенно и жарко,

потянув на себя плащ.

- Я не..., - наконец, выдавила из себя Тео. «Я..».

-Ты же хотела, чтобы я тебя поцеловал, - напомнил Степан. «Вот, я это и собираюсь

сделать». Он начал с кончиков пальцев, - длинных, смуглых, нежных, с тонких запястий, с

ложбинки локтя, где билась синяя жилка, с гладкого плеча. Она, было, хотела что-то

сделать, но Степан велел: «Не надо. Просто отдыхай, и все».

Она была вся, - как драгоценная, высеченная из теплого мрамора, напоенная солнцем

статуя. Он целовал темные, пахнущие морем волосы, стройную шею, и вдруг, добравшись

до груди, сказал: «Я был дурак».

- Почему? – робко, неслышно спросила Тео.

-Да так, - Степан поднял голову, и тут же опустил ее обратно, не в силах оторваться, - дурак

и все. Мне никогда не нравилась большая грудь. И очень зря, как я теперь понял, - он взял

ее в ладони и полюбовался. «Очень, очень хорошо, - одобрительно сказал он.

Но, едва он прикоснулся пальцами к жаркому и влажному, что было меж ее широко

разведенных, стройных ног, едва он услышал ее голос, он остановился и строго сказал: «А

ну прекрати».

Зеленые глаза наполнились слезами, - мгновенно, - и Тео прошептала: «Я забыла. Я ведь

пять лет почти…, - она не закончила, и отвернулась.

- Ах ты, бедная моя девочка, - смешливо проговорил Степан. «Ну, все, больше тебе никогда

не придется этого делать – ты ведь теперь со мной и так будет всегда».

Тео вдруг вспомнила Волка, - там, далеко, за море и океан отсюда. Чувствуя руку Степана,

она закричала, - сладко, освобождено, отчаянно.

- Вот так, - сказал он, продолжая. «Иди сюда, поближе».

Она подчинилась и ахнула: «Что это?».

- Ты три раза была замужем, ты не знаешь, что это? – усмехнулся Степан. Ее глаза широко

раскрылись, и она, сглотнув, проговорила: «Я не знала, что может быть..ну,..такое..»

-Ну, ты уж договори, - он рассмеялся, и тут же глубоко вздохнул, ощущая ее прикосновение.

«Я, конечно, знаю, какое оно – но все равно, хочется послушать».

Тео приникла к его уху, и он, погладив ее по голове, улыбаясь, сказал: «Ну, спасибо. А

теперь ложись удобнее, и помни – я потерплю, главное, чтобы тебе было со мной хорошо».

Она и не знала, что это можно делать так долго – она плыла в каком-то сладком,

бесконечном тумане, плача, не стирая слез с лица, слыша свои стоны, и, наконец,

очнувшись, измучено проговорила: «Я тоже..., тоже могу».

- Можешь, - согласился Степан, укладывая ее обратно. «Но не сейчас. Сейчас – только я».

В конце, когда она обняла его, - всем телом, не отпуская, оставляя в себе, - он сказал,

тяжело дыша, чувствуя ее влагу и сладость: «Ну вот, теперь все так, как надо. Теперь мы

дома, любовь моя».