О чем молчит ласточка

– Но это еще не все! – добавил Юра. – Плюс общая эстетика и, ну, ты понимаешь, украшающий мужчину шрам… Ах да, и длительность. Ну так говорят те, кто делал во взрослом возрасте, кому есть с чем сравнить, я-то сам не знаю. Но так говорят. А ты забыл!

Володя почувствовал, как у него загорелись щеки. Хмыкнул, шутливо ответил:

– По-твоему, я должен помнить, что там двадцать лет назад было?

Юра улыбнулся, но его улыбка казалась фальшивой и спустя мгновение растаяла.

– Володь, а если серьезно?

Володя вздохнул. Похоже, он все-таки обидел Юру. Совершенно не зная, как объясниться с ним, стал говорить все, что приходило в голову, не боясь сболтнуть лишнего:

– Если серьезно… Юр, там ведь было темно, поэтому я не помню таких деталей. Да, когда мы плавали к лилиям, ты говорил об этом в лодке, но для меня по-настоящему важным был весь ты, – он улыбнулся, – а не отдельные части…

Теперь и на лице Юры тоже расцвела искренняя улыбка.

Часы показывали полдесятого, пора было заканчивать, но расставаться так не хотелось. Хотелось слушать его приятный голос с забавным акцентом, любоваться, как он кутается в огромную теплую кофту и чертовски мило ежится от холода.

– Купи обогреватель! – велел Володя, когда Юра в очередной раз нахохлился.

– Куплю, – печально протянул тот. – Я не был готов к резкому похолоданию. На улице дубак, все мерзнет, я мерзну, а согреть некому…

Володя вздернул бровь. Выпитый алкоголь сказал за него быстрее, чем он успел подумать:

– Мне кажется или ты кокетничаешь?

– Я? Да никогда! – воскликнул Юра и улыбнулся во все тридцать два зуба.

– Ну потерпи, я приеду и… сварю тебе вкусный горячий суп.

– Жду не дождусь, – заверил Юра. Казалось, невозможно улыбнуться шире, чем в тридцать два зуба, но он смог.

Они замолчали, но в этом молчании не было напряжения. Володя совсем расслабился – усталость, накопившаяся за день, вкупе с алкоголем сделали свое дело. Он смотрел на чуть подвисающее изображение Юры в мониторе, а тот насвистывал смутно знакомую мелодию, но Володя никак не мог вспомнить какую.

– Что это? – все-таки спросил он.

– Да из «Юноны и Авось», – отмахнулся Юра и протянул: – «Ты меня на рассвете разбудишь…»

Сердце кольнуло ностальгией, но эта грусть была легкой и светлой.

– Мне сегодня написала Маша. Про этот мюзикл спрашивала, – объяснил Юра, широко зевнув.

– Долго же она собиралась, я дал ей твои контакты еще в сентябре. – Володя тоже зевнул, будто заразившись от Юры.

– Давай-ка ты собирайся домой. Тебе еще ехать, да и мне пора на боковую.

– Нет, подожди. Расскажи, что там Маша пишет.

– Да ничего особенного. – Юра качнул головой. И в ответ на подозрительный взгляд Володи добавил: – Честное пионерское, мы еще толком и пообщаться не успели. – Он нежно улыбнулся: – Ладно, все. Жаль с тобой прощаться, но нам обоим пора спать. Мне завтра надо встать пораньше.

– Сладких снов, – сказал Володя, не желая заканчивать этот разговор. Но времени и правда было уже много, а голодная Герда ждала его дома.

Спустя час подъехав на такси к дому, он получил сообщение от Юры:

«Представляешь, я до сих пор не сплю».

Володя оторвал от себя счастливую Герду и, насыпая ей в миску корма, написал:

«Почему?»

«Да это чертова “Юнона и Авось” пристала! Теперь вот вспоминаю наш последний костер и… жутко мерзну! Я лежу под двумя одеялами и мерзну! Придется третье купить».

«Оденься потеплее. Так и заболеть недолго».

«Не могу. Я привык спать голым, в одежде не усну».

– Кх, – кашлянул Володя.

«Юр, в такие подробности ты меня, пожалуйста, не посвящай».

«Не понял». – Юра прислал обиженный смайл. Из всех смайликов Володя больше всех ненавидел именно его.

«Не обижайся! Просто у меня фантазия бурная, а сейчас я еще и под мухой».

«Хочешь сказать, так сразу меня и представил? – написал Юра и выслал вдогонку хохочущий смайл. – А хочешь, я прямо сейчас себя сфотографирую и фотку вышлю?!»

Чистя зубы, Володя кое-как натыкал левой рукой:

«Ничего тебя понесло – от грустных воспоминаний к эксгибиционизму!»

«Там было не только грустное вообще-то. И не говори, что никогда не вспоминал о том, что случилось под ивой в нашу последнюю ночь».

«Вспоминал, конечно».

«Ты знаешь, Володь, это был один из самых чувственных моментов моей юности».

– Юра, блин! – буркнул Володя, ложась в кровать. То же самое продублировал в сообщении:

«Блин, Юра!»

«Да что не так-то?!»

«Я не люблю вспоминать об этом, потому что, во-первых, мне было больно тогда. И, во-вторых, мне, блин, больно сейчас, но уже в другом смысле».

«В каком?»

– Да он что, издевается? – спросил Володя вслух. Герда, будто бы отвечая ему, что-то проскулила.

Он написал:

«Ты сам запретил мне видеться с Игорем, а теперь провоцируешь! Еще и про всякие тюнинги напомнил».

«Так вот оно что… Прости, больше не буду».

«Вот и правильно».

«Прими файл».

«Не приму».

«Прими, я сказал!»

Володя напряженно вздохнул – ведь не вышлет же Юра всерьез фотографию в стиле ню? Он скачал файл, открыл. Со снимка на него смотрел сонный, растрепанный Юра. Он лежал на темно-синей подушке с натянутым по самый подбородок одеялом.

«Ну и как я тебе? Сексуальный?» – И хохочущий смайл.