О чем молчит ласточка

— Нет, что ты, когда мне. — Володя натянуто улыбнулся. — По дизайн-проекту здесь должен был стоять рояль, но сам знаешь, что это очень недешевая вещь. А потом я случайно наткнулся на объявление по продаже старого пианино. А оно белое, в интерьер вписалось…

Ему снова стало неловко. Вспомнилось, как трепетно в юности Юра относился к лагерному пианино, которое постоянно таскали из зала на улицу и обратно. А еще — как он сам себя корил за то, что завалил собственное пианино дома всяким хламом, когда бросил играть.

— Расскажи, как ты живешь? У тебя на… — Володя осекся, чуть не проболтавшись, что видел, сколько людей пришло на Юрин концерт. — В смысле, надолго в Харькове? Какими судьбами вообще?

Юра повел плечами.

— Гастроли. Наконец удалось организовать мало-мальски нормальный тур. Я так давно хотел съездить в Харьков… — теперь запнулся уже он.

Но Володя без лишних слов понял зачем. Он дотянулся до бутылки, разлил по стаканам виски, пригубил из своего. А Юра продолжил:

— Как-то все не получалось. То работа, то семья, то…

— Семья? — автоматически переспросил Володя. — Женат?

На секунду в памяти вспыхнуло ощущение фантомного счастья — Володя вспомнил, как упрашивал Юру в письмах «завести девушку», уверенный, что тот будет счастлив, когда найдет себе спутницу жизни, потому что ни в коем случае не станет таким же, как Володя.

Юра тихонько засмеялся. Нерадостно.

— Да какой «женат», Володь? — Он посмотрел на него со снисходительной улыбкой. — Это не про меня. Семья — это я про настоящую семью: мать, отца.

— Как они?

— Да никак. Мама умерла несколько лет назад, с отцом… сложно все. Давай о чем-нибудь хорошем поговорим, а то как-то…

Так и хотелось сказать, что все по-настоящему хорошее для Володи закончилось двадцать лет назад, а осталось только нейтральное. Ну еще вот собака есть.

Герда, к слову, спокойно уснула, свернувшись клубочком у Юриных ног.

Володя не мог избавиться от ощущения, что они говорят не о том. Нужно было спросить — как ты жил все это время? Скучал так же, как я по тебе? Или забыл меня, сразу как уехал в Германию? Но ведь вернулся, сюда вернулся, под иву! Зачем?

Но Володя не мог. Перед ним сидел чужой человек, незнакомый. Внешне он, может, и напоминал того юного Юрку… Но Володя понимал, что порой и за год человек может измениться до неузнаваемости, а тут и подавно. Между ними — пропасть. Это не просто двадцать лет, застывшие в вакууме, это гораздо больше. Между ними огромный пласт истории, крушение СССР и его последствия, километры дорог, разные страны, разные взгляды, культуры.

Здесь и сейчас сам Володя уже давно не тот подающий надежды комсомолец, восемнадцатилетний вожатый, студент МГИМО. И перед ним далеко не тот Юрка, пионер, шестнадцатилетний хулиган, горе-пианист.

Они другие. И то, что их связывает, лишь кажется огромным и важным. На самом деле того, что их разделяет и отличает, теперь гораздо-гораздо больше.

— Общаешься с кем-то из «Ласточки»? Они все же в Харькове жили, может, нашел кого-то? — спросил Юра.

— Да, конечно. С Женей и Ириной вот дружим…

— Ого! Они до сих пор вместе?

— Да, представь себе. Женя еще долго работал физруком в тринадцатой школе, там я его и нашел… — Володя решил не уточнять, что ходил туда, чтобы отыскать хоть какую-то ниточку к Юре. — Я, кстати, крестный отец их дочери, представляешь?

— Ого! — Брови Юры поползли вверх. — Надо же!

— Их сыну, Паше, шестнадцать, а Оле недавно исполнилось девять. Такая забавная девчонка — активная, веселая, с меня вообще не слезает, когда прихожу. Кстати, учится в музыкальной школе.

— Молодец. А тебя дети всегда любили. — Юра развел руками. — Помнишь этих оболтусов из пятого отряда? Чего только стоил этот, как его… племянник директора. Блин, забыл фамилию…

— Пчелкин? Он, кстати, сейчас в горсовете работает.

— Он-то? Обалдеть! — Юра чуть не подавился куском бутерброда. Володя рассмеялся.

Стало легко и даже весело, стоило вспомнить, что то лето в «Ласточке» было пропитано не только печалью от утраченной любви. А ведь и правда, как много та смена вобрала в себя, столько событий и людей. Неугомонная детвора из пятого отряда, начальство со своим формализмом и коммунистическими причудами. Девочки-красавицы, что постарше. Приколисты-парни. Свежий воздух, солнце, речка, костры, дискотеки, походы…

За разговором время потекло быстрее, виски по стаканам — тоже.

— Нет, ну подумать только! — весело возмущался Юра. — Приехал какой-то хлыщ из своей Ма-а-асквы… и все девчонки, как по команде, в него повлюблялись! А Конев что? А хрен Коневу!

Володя не мог не улыбаться, слушая его.

— Да ладно тебе. Так уж и все?

— А скажешь нет? Чего только та троица стоила, помнишь?

— Да ну тебя, дурехи же были. Кстати, Полина сейчас очень даже успешный стоматолог.

— Ты с ней общаешься?

— Нет, просто слышал краем уха. Она с Машей дружит, а Маша работает с Ириной. У Ирины сейчас свой бизнес, верхней одеждой занимается.

— Погоди, какая Маша? Та самая Маша?

— Ну да, Сидорова. Хотя… Может, она уже и не Сидорова после замужества — я не помню. В общем, она работает у Ирины продавцом.