О еде: строго конфиденциально. Записки из кулинарного подполья

Я нашел, что у нас с ним общего. Красное вино, говядина, пара грибков и несколько луковичек, букет гарни, может, немного хлебных клецок или просто вареная картошка. Корочка хлеба, чтобы подбирать соус. Может, я не во всем ошибаюсь.

Все повара действительно сентиментальны.

И, в конечном счете, все дело в еде.

Поездка в Токио

Будь в мире хоть какая-то справедливость, я уже по меньшей мере трижды был бы покойником.

Я имею в виду, что много раз в моей жизни бывали положения, в которых статистическая вероятность гибели перевешивала любой иной исход. Стоит вспомнить все мои грешные излишества, недостаток здравомыслия и неумение отказаться от чего бы то ни было, что обещает развлечение. По всем правилам мне полагалось бы, в различных ситуациях: быть застреленным, зарезанным, приговоренным к длительному заключению или, в лучшем случае, пасть жертвой опухоли размером с дыню.

Я часто предлагаю людям вообразить свой последний миг.

Вот, если, переходя через улицу, вы сбиты несущимся фургоном с мороженым «Мистера Софта»? Что пронесется в вашем сознании в последний миг? Например: «Так и не выкурил последнюю сигарету!» Или: «Надо было тогда, в 1974-м, накапать себе ЛСД вместе со всеми!» А может: «Надо было все же подцепить ту официанточку!» Что-нибудь в стиле: «Надо было не упускать радостей жизни. Надо было больше расслабляться, больше наслаждаться!..»

Со мной ничего подобного не будет. Сколько меня ни тряси, не вытрясешь ни одной упущенной возможности. Я буду сожалеть об обидах, которые нанес людям, о растраченных активах и упущенных выгодах.

Я все еще жив. И удивляюсь этому. Каждый день.

Так вот, весной 1999 года я честно и искренне решил, что испытал все великие приключения, что программа увлекательных и рискованных предприятий давно исчерпана. Быть здесь и заниматься чем-то для меня было не просто позицией — это была оборонительная стойка, которая помогала (и помогает до сих пор) не повторять глупых ошибок прошлого. Конечно, оставалось еще чему учиться. Я все время чему-нибудь учусь. Но я имею в виду открытия, испытания, которые могут изменить ход жизни — экзотичные, пугающие и совершенно новые. В возрасте сорока трех лет меня не соблазняла мысль испытать новые галлюциногены. Я не собирался погружаться в очередную криминальную среду, испытывать обычаи и образ жизни профессиональных игроков, героиновых наркоманов или сексуальных авантюристов — хотя в свое время все это показалось бы мне весьма увлекательным. Я не мечтал взойти на палубу огромного клипера (как выражается Лу Рид), бродить по улочкам Пешавара, пробовать на вкус мозг живой обезьянки в Золотом Треугольнике. Я считал, что с путешествиями для меня, в общем, покончено. Моя жизнь была надежно устроена, и я имел жену, которая — странное дело — все еще находила во мне нечто привлекательное. У меня была любимая работа, успешный ресторан… и, слава богу, я был жив! Все игры были сыграны, но у меня еще осталось несколько ходов, и я удовлетворялся тем, что разыгрывал их в тех местах, где начинал — в Нью-Йорке, который я искренне считал центром вселенной.

Поэтому для меня оказалось сюрпризом, когда один из двух моих партнеров по «Ле Аль», Филипп Лажонье, подошел ко мне одним весенним днем со словами:

— Шеф, мы бы хотели отправить тебя в Токио. Показать им, как готовят в Нью-Йорке.

Видите ли, брассерия «Ле Аль» — любимое нью-йоркцами заведение, где орды едоков каждый вечер вкушают пищу французских работяг. Я, несмотря на французские корни, американец, и меня застало врасплох предложение отправиться за полмира, чтобы консультировать французского повара — в Японии — относительно тонкостей приготовления кассоле, наварена из ягненка, салата фризе-о-лардон и буден нойр в Токио.

Однако мои хозяева, Филипп (француз) и Жозе де Мейрейес (португалец-франкофил), казалось, были настолько убеждены в моей мистической связи с едой, что искренне приготовились засунуть меня в самолет и послать на неделю в Токио. Это было необычное и сомнительное предприятие, причем в одиночку — без жены.

Больше всего меня пугал перелет: четырнадцать часов в воздухе — и не курить! Перед отъездом в аэропорт я запасся таблетками валиума, в надежде вырубиться и проспать все это испытание с начала до конца. К несчастью, когда с помощью израильского навигатора в машине я добрался до аэропорта Кеннеди, я не смог найти проклятых таблеток. Я яростно перерывал карманы и ручную кадь и чуть не плакал, проклиная себя, жену, Бога и всех остальных предполагаемых виновников.

Я прошел проверку с набором ножей, которые не хотел сдавать в багаж, и к 11 часам утра оказался в баре зала отправления — последнем пристанище вырожденцев-курильщиков. Рядом со мной сидела компания весьма угрюмых пожилых азиатов. Они, как и я, смолили сигарету за сигаретой и упорно, мрачно поглощали пиво. Мой сосед, китайский джентльмен, покачал головой и сказал ни с того ни с сего:

— Снотворное. Ничего не остается, как спать. Четырнадцать часов до Нариты — долгий срок.