О любви, семье и государстве

Ремарка: следует подчеркнуть, что сила любви существует, а любовь силы — нет, поскольку сила это категория, или атрибут бытия, которая не зависит от нашего к нему отношения. Это все равно, что сказать: любовь материи, или любовь движения, или любовь времени и пространства. Но существует любовь к силе, поскольку она, сила, является нам в различных облачениях, например, как сила знания или как сила любви. Эту разницу всегда надо иметь в виду.

Критерием любви, как я уже отмечал выше, является готовность пожертвовать собой вплоть до своей жизни. Это опять же не преувеличение. Мировая практика наполнена массой примеров жертвенности людей ради своих возлюбленных, друзей, родины и идей.

На философском уровне остается проблема, которую педалируют главным образом американские философы: как быть с автономностью, или независимостью индивидуума при воссоединении в МЫ.

Эти философы не поняли, что любовь — это не конечная инстанция, ее объективной сущностью является не любовь ради любви или МЫ ради МЫ. (Из этой же серии глупость: искусство ради искусства.) МЫ — это промежуточное звено, или по терминологии Гегеля, промежуточный член в цепи Я — МЫ — Я. МЫ— любовь — это абстракция, которая отражает метаморфозу превращения двух целостностей Я в одну целостность МЫ, сохраняя при этом относительную самостоятельность. На этом этапе происходит обогащение, усиление частей, которые реализуют себя в новом качестве, в новых двух целостностях за пределами МЫ. Я-до-МЫ, Я-МЫ и Я-после-МЫ — все разные Я. Субъекты, прошедшие системную стадию МЫ, отличаются от субъектов в самом МЫ (как целостности) и в еще большей степени от субъектов до целостного МЫ. Отличаются большей силой, большей способностью жить и творить. Но любое увеличение силы Я (а это фактически увеличение знания) делает субъект более автономным, более независимым. Любовь, усиливая субъект, усиливает все степени его независимости.

Есть, правда, и такой вариант взаимоотношений, когда действительно автономия и независимость практически исчезают. Это когда субъект и субъект застряли в МЫ, растворились друг в друге, две целостности стали одной целостностью в МЫ без частей. Вместо Я + Я = 2Я получаем Я + Я = (Я=Я). Нет развития, пустое тождество. Это форма безумной любви, т. е. любви без ума, значит без сознания, т. е. уже без человека. В таком случае субъекты исчезли, остались два объекта, просто существующих рядом. Любовь теряет смысл, т. к. исчезли отношения. Субъект/объект в коме. Такой вариант «любви», обычно присущий неразвитым людям, ведет к трагедии. Только в таких случаях есть смысл говорить о потере независимости, или автономии. Но это уже фактически не любовь, а форма психической ненормальности, своего рода патология, следовательно, к человеку мыслящему такое явление отношения не имеет.

Главный вывод: любовь — это такая сила, которая находит свое выражение в способности человека увеличивать дельту жизни человеческого рода.

Любовь как социально-историческое понятие

Теперь из сферы абстракций перейдем на социальную и историческую почву. Напоминаю, что Гегель не случайно поместил любовь в раздел воли, которой предшествовал интеллект, т. е. знания. Дело в том, что если рассматривать эволюцию человеческого мышления с чистого листа, то действительно легко обнаружить, что его развитие начиналось с ощущений, чувств с последующим формированием сознания и мышления. Однако к моменту возникновения слова любовь, человечество прошло большую часть своего исторического существования, и уже его чувства были достаточно осознанными, т. е. они обладали определенным разумом, т. е. были разумными чувствами. И эти разумные чувства подсказывали, что определенный тип действия в отношении того или иного объекта приносит определенные блага в форме эмоционального состояния или чувстве физической безопасности, в то время как иной тип действия, обратный по характеру предыдущему, приносит противоположные результаты. Таким образом, блага принимали характер некой ценности, к которой необходимо стремиться. Первый тип действия, приносящий блага или ценности, закреплялся в слове, которое вызывало позитивное, радостное, хорошее. Таким словом стала любовь. Второй тип отношений порождал слова вражда или ненависть.

Здесь особенно следует подчеркнуть, что любовь и вражда — два противоположных явления, существующих одновременно, «ибо каждое есть само то, что оно есть, лишь в противоположность к другому»[51]. Эмпедокл, как отмечалось выше, придавал этой паре даже онтологическое значение. Поэтому все писания и разговоры о всеобщей любви, призывы типа: возлюби врага своего и т. д. являются результатом или непонимания проблемы, или скорее политической провокацией. Пока в мире существуют добро и зло будут существовать любовь и ненависть.