Роман «Точка Омега» – это упражнение в сдерживании шума и возрождении самой возможности внятного высказывания. Скупой и сдержанный язык автора готов в любой момент исчезнуть, уйти в себя. Предложения ограничиваются необходимым грамматическим минимумом или и вовсе остаются неполными, стараясь не повышать голоса и создавая впечатление максимальной сжатости и точности. Нет ни одного лишнего слова, ни один абзац не превышает нескольких строк. Диалоги отточены, но вместе с тем полны логических неувязок, своего рода заклинаний, смелая логика которых граничит с сюрреализмом. По мнению Джоффа Дайера, это сочетание демократичности и суггестивности, простоты и глубины по-настоящему завораживает[214]
. Вместо того чтобы подгонять и торопить читателя, оно заставляет его медлить и сомневаться. Относиться к каждому слову так, как если бы его произносил сам язык, предлагая нам, изумленным, наблюдать процесс его рождения на свет. Исследовать промежутки между буквами, словами, предложениями, абзацами и частями как разрывы беспокойной памяти и ожидания, мысли и воображения; как зоны, нарушающие привычный процесс понимания и восприятия, упраздняющие присущую обыденному чтению линейность. Читателя поражает каждое слово, каждая фраза, как будто с боем вырванные у пустыни безмолвия. Каждый знак на странице находит отклик, напоминая о том, что́ остается или должно оставаться невысказанным, что невозможно передать, как бы мы ни желали проникнуть в смысл.Сначала возникает соблазн истолковать лингвистический минимализм романа «Точка Омега» – язык, исследующий саму возможность смысла и выразительности, – как идеально подходящий для публики, воспитанной на текстовых сообщениях, сети
В одной из многочисленных недавних публикаций об искусстве чтения лауреат Пулитцеровской премии Джейн Смайли трактует особое искусство написания и чтения романа как важный вклад в процесс Просвещения – такого рода Просвещения, которое просвещено о себе самом и уже не пытается угнетать Другое разума (то есть разум, помысленный в качестве Другого):
Процесс создания романа – вас охватывает вдохновение, затем вы методично претворяете это вдохновение в письмо, наблюдаете, пишете, наблюдаете, обдумываете и снова пишете – по природе своей неспешен, ведущая роль не принадлежит ни разуму, ни чувствам[215]
.По мнению Смайли, при чтении романа читатель реконструирует проделанный автором взвешенный поиск баланса между аффективным и рациональным. Пробегая глазами строки (хорошей) книги, читатель сохраняет относительный контроль над скоростью чтения, возможность при необходимости прерваться, при желании поторопиться, перечитать отдельные места на досуге, а утомившись, отложить книгу. Для хорошей истории важен замысловатый сюжет и напряженный темп повествования, однако она еще и наделяет читателя свободой от временно́й предопределенности и целенаправленного поступательного движения, свойственных другим основанным на времени медиа. Конечно, хорошая книга может увлечь читателя, но – по логике Смайли – она не ущемляет свободы читателей продвигаться по тексту с удобной им скоростью; таким образом, читатель одновременно задействует чувства и разум, поглощенность и отстранение.