О монополии Т. Д. Лысенко в биологии

Статья написана в 1919 году, через три года после смерти Голицына и, по крайней мере, через восемь лет после мирового признания Голицына как ведущего ученого в новой области, в сейсмологии. А для Тимирязева Б. Б. Голицын не ученый, а князь, камер-юнкер, представитель придворной челяди, лишь по высокой протекции незаслуженно попавший в академики. Здесь светлый ум Тимирязева был ослеплен фанатической ненавистью ко всему, что так или иначе было связано с царским режимом: князь, придворный — какой же он может быть ученый. Сыграло роль и то обстоятельство, что лицом, признавшим негодной магистерскую диссертацию Голицына, был крупный физик, друг Тимирязева, А. Г. Столетов, не избранный в академики (вопреки мнению отделения академии): вместо него оказался избранным Голицын, и Тимирязев считал это избрание вмешательством правительства в дела академии (см. Соч., т. 5, 1938, с.264). Весьма возможно, что такое давление и было, и ошибка Тимирязева в 1896 году, когда была написана биография Столетова, была простительна, но повторять ее в 1919—1920 гг., когда совершенно выяснилось, что Голицын по своему научному значению не уступает Столетову, значило демонстрировать свое нежелание признаться в раз сделанной ошибочной оценке.

Вторым примером я возьму нашего выдающегося почвоведа В. В. Докучаева. Как и Голицын, Докучаев составляет подлинную гордость русской науки совсем в другой области: он является общепризнанным основателем научного почвоведения. Наш выдающийся покойный ученый-лесовод Г. Ф. Морозов говорил мне о словах одного немецкого ученого-почвоведа, обращенных к своим ученикам: «Изучайте русский язык, наилучшие работы по почвоведению написаны по-русски». Совсем недавно в одном американском журнале я нашел слова, где автор статьи сожалеет, что работы Докучаева по почвоведению переведены на английский язык поздно: это задержало развитие почвоведения в Америке… В работах, написанных на английском языке, связанных с почвоведением, пестрят написанные русскими буквами слова: «чернозем», «подзол», «солончак», «солонец», «солодь». Мне неизвестна другая отрасль науки, которая дала бы так много терминов, прочно вошедших в научный словарь западноевропейских языков. Роль Докучаева сейчас никем не оспаривается, хотя, конечно, и здесь надо воздерживаться от фетишизма и не превращать слова Докучаева в непререкаемый догмат.

Как же относился К. А. Тимирязев к В. В. Докучаеву? Во всем десятитомном издании его сочинений (сужу по указателю в конце 10-го тома) Докучаев упоминается один раз (т. 3, с. 18, то же в Избр. соч. в 4-х томах, т. 2, с. 22). В лекции «Наука и земледелец», прочитанной в 1905 году, т.е. через два года после смерти В. В. Докучаева (1846— 1903), Тимирязев говорит: «Кто не слыхал о нашей школе почвоведения, считавшей своей главой профессора Докучаева? Она поглотила десятки тысяч земских и казенных средств, — а что дала она для русского земледелия, и крестьянского в особенности, что дала она для вопроса, как получить два колоса там, где родится один? А между тем, если бы у нас было не по одному какому-нибудь опытному полю на уезд, а десятки, сотни дешевых опытных полей, то наш крестьянин знал бы, само растение подсказало бы ему, что нужно в каждом отдельном случае. Видеть в почве независимо от растения самодовлеющий предмет изучения, с точки зрения хозяина, конечно, громадная ошибка».

Этому мнению о Докучаеве К. А. Тимирязев остался верен и через 13 лет (в 1918 году, когда появилось второе издание этой работы). В примечании к этому абзацу он пишет: «…это совершенно справедливая оценка значения докучаевского почвоведения для земледелия, особенно крестьянского, привела в бешенство одного «докучаевца», который не нашел себе в защиту лучшего оружия, как инсинуацию, что моя статья была рекламой в пользу торговцев минеральными удобрениями» (А. Ярилов «Почвоведение», 1907 г., с. 74).

Просто диву даешься, как К. А. Тимирязев, отстаивавший с таким блеском в статье «Луи Пастер» (помещенной в том же томе Избранных сочинений) важность теоретической науки, здесь как будто целиком стоит на позициях узкого эмпиризма. Конечно, Тимирязев был всегда далек от узкого эмпиризма, он просто не понял важности шага, сделанного В. В. Докучаевым. Для него основным в агрономии был метод вегетационных опытов (Избр. соч., т. 2, с. 23), там же, где надлежаще поставленные вегетационные опыты отсутствовали, ему казалось, что мы имеем дело не с настоящей наукой, а с пародией на науку.

Можно было бы привести и ряд других ошибок Тимирязева, но эти две — наиболее серьезные и показывающие, что и Тимирязев в своих суждениях об ученых и о новых научных направлениях способен был совершать чрезвычайно грубые ошибки.

Но действительно ли К. А. Тимирязев относился к менделизму как к реакционному ненаучному учению, стоящему в связи с клерикальной реакцией против дарвинизма?

О Менделе и менделистах имеется много упоминаний в сочинениях Тимирязева.