Этот консерватизм свойствен в большей или меньшей степени всем решительно наукам, даже наиболее точным: вспомним непризнание Лобачевского Остроградским и Чебышевым, сопротивление известного математика Г. Пуанкаре теории множеств, непризнание теории относительности Майкельсоном. Правда, огромный прогресс математики и физики в XX веке свел консерватизм в точных науках как будто к минимуму.
Прогрессивное развитие всякой науки подчиняется диалектическому закону: тезис—антитезис, синтез. Алхимики признавали превращение элементов на основании совершенно бесспорных фактов (например, совместное нахождение серебра и свинца) и стремились экспериментально превращать элементы. С Лавуазье и Дальтона химия отвергла превращение элементов, и примерно за полтораста лет на этом основании выросло грандиозное здание химии вплоть до Менделеева. Но были лица, указывающие на косвенные данные в пользу превращения элементов (кратность атомных весов — гипотеза Проута), их опровергали и доказывали, что против их предположения 27 млн шансов. Но и гипотеза полной независимости атомных весов опровергалась с такой же «бесспорностью». Мы знаем, как сейчас наука смотрит на этот вопрос. Открытие изотопов вполне подтвердило гипотезу Проута и сейчас уже достигнута для ряда случаев мечта алхимиков о превращении элементов. К идеям алхимиков вернулись на повышенном основании. Значит ли это, что мы должны признать идеи химиков от Лавуазье до Менделеева метафизическими, реакционными, так как они отвергали правильные по существу идеи алхимиков об единстве вещества? Сомневаюсь, чтобы на свете нашелся такой сумасшедший химик. Но именно на такое сумасшествие нас толкают лысенковцы, предлагая начисто отвергнуть всю классическую генетику и вернуться (это уже будет не диалектический возврат на повышенном основании, а чистая реакция) к доменделеевским представлениям.
Аналогия может быть проведена и дальше. Хотя в химии сейчас уже отвергли идею постоянства элементов, но в обычной практике она сохраняет полное значение, так как сейчас ясно, что превращение элементов, как правило, при обычных условиях не имеет места. Так и в отношении наследования приобретенных свойств и других процессов, нарушающих обычную наследственность. Они не являются повседневным событием и в первом приближении, в обычной практике разведения животных и растений в селекционной работе, правильнее будет с этим не считаться, но вместе с тем изучать вопрос о возможности такого воздействия с целью изыскания новых, более совершенных методов селекции.
Как неточное учение об абсолютном постоянстве элементов сыграло огромную роль в развитии химии, так и неточное учение о ненаследуемости приобретенных свойств сыграло и еще сыграет большую роль в селекции.
§ 20. Отношение К. А. Тимирязева к менделизму
Свою позицию полного отрицания менделизма как антинаучного учения Т. Д. Лысенко и его биологические и философские последователи пытаются подтвердить ссылкой на Тимирязева. В «Кратком философском словаре» (4-е изд., 1954,«с. 343) читаем: «…уничтожающую критику менделизма как ложного учения о наследственности дали в своих трудах КА. Тимирязев (см.), И. В. Мичурин и Т. Д. Лысенко. Тимирязев дал сокрушительный отпор группе мендельянцев (Бэтсон, Кибль и др.), пытавшейся отвергнуть материалистическую теорию Дарвина о происхождении видов путем естественного отбора и заменить ее реакционным учением Менделя. По этому поводу Тимирязев писал: «Очевидно, причину этого ненаучного явления следует искать в обстоятельствах ненаучного порядка. Источников этого поветрия, перед которым будущий историк науки остановится в недоумении, должно искать в другом явлении, идущем не только параллельно, но и, несомненно, в связи с ним. Это явление — усиление клерикальной реакции против дарвинизма».
Из этой цитаты легко сделать заключение, что Тимирязев весь менделизм рассматривал как ненаучное явление, поддерживаемое целиком на основе ненаучных мотивов.