О театре и не только

В 90-х годах, после многих лет знакомства с Алексеем Балдуевичем Бадмаевым знаменитым аксакалом-писателем, романистом, сидим как-то на лавочке на аллее Героев, балакаем о том, о сём. И он вдруг огорошивает меня: «Мы ведь с тобой какие-то родственники». Я смотрю на аксакала с удивлением, как будто он мне предложил миллион просто так. Мы все калмыки родственники, если разобраться и поискать в родословной предков. Но спросил по какой линии, от какой ветви, от какого листика. Аксакал объяснил. «Ну, а почему не стать родственником такого уважаемого аксакала?» – подумал я. Возражать не стал. Наоборот, приободрился, крылья за спиной стали расти. Кроме матери появилась родня, а то сирота сиротой. А аксакал продолжает: «Зря я тогда согласился и дал режиссеру Э.Купцову инсценировать роман «Зултурган – трава степная» в театре. Спектакль не прозвучал. Не знает он душу степняка. Чужой человек».

А я ему: «Видел. И поэтому сделал инсценировку по своему сценарию на радио. Играли А.Сасыков, С.Яшкулов, Ю.Ильянов». – «Слышал. Надо было тебе дать», – сделал резюме аксакал. Я вообще возгордился, а крылья уже выросли на всю аллею, но вовремя убрал. Прохожим мешает.

Другой раз в Союзе писателей в Красном доме разговорились. Сидели аксакалы Л.И Инджиев, А.Э. Тачиев, Е. Буджалов. Бойцы вспоминали минувшие дни. Алексей Балдуевич вдруг говорит: «Я получил орден Отечественной войны, медали «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», а меня в 1944 в Широклаг. А потом по состоянию здоровья депортировали в Сибирь, на Алтай. Вот вам советская власть!».

– Арухан, Алексей. Тут Шагаев сидит. Осторожней будь! – на улыбке пробросил бывший директор театра Тачиев Анджа. Все расхохотались. Алексей Балдуевич: «Он мой родственник». Опять нимб вырос у меня над головой, но никто этого не заметил. Тачиев: «Я знаю Бориса. Работали с ним. Ну, ты доволен мной режиссер?». Я серьезно так наиграл чуток: «Анджа Эрдниевич, хорошо жили. Только зарплату мало давали». Все опять расхохотались. Тачиев: «Это не я жадный был, а государство». Алексей Балдуевич: «Прижимал, понимаешь родственника моего. Давай на гастроном». Анджа Эрдниевич бросает на стол деньгу: «Шагаев, беги. Я твой директор и сейчас ответсекретарь. Давай, пока Давида нет». Хорошо посидели. Потом мы с Алексеем Балдуевичем отметились в кафе «Спутник». Хорошее было время. Я все это при встрече стучал сыну Алексея Балдуевича Володе. И он одобрительно подытоживал наши встречи. Володя был прямой, резкий, но справедливый. Он и сейчас такой. За внешней бравадой и резкостью проглядывает отцовская праведность.

Другой раз Алексей Балдуевич сказал, что в издательстве «Советский писатель» выходит его роман «Бег Аранзала». Купи, мол, книгу и инсценируй для театра. Но я в суете сует, в рутинных заботах и в беготне за призрачным не выполнил просьбу аксакала, каюсь.

Алексей Балдуевич написал 6 романов, 3 повести, 2 сборника рассказов. Более 600 тысяч экземпляров. Потрясающе! А какие романы! Вся история прошлого Калмыкии. А маленький шедевр «Голубоглазая каторжанка»?! Это целый пласт характеристики русской жены калмыка во время депортации. Таких семей было много, можно сварганить по этой повести пьесу. Где показать смелость и несгибаемость русской женщины, интернационализм и жалкое прозябание в депортации. В маленьком рассказе все это есть между строк автора. И материал для домысливания.

В 1981-м я работал в Архангельске. Приехал в отпуск. Пришел в Союз пистолей. В кабинете два мэтра: Алексей Балдуевич и Давид Никитич. А.Б. Бадмаев Кугультинову: «Вот, Давид, единственный профессиональный режиссер работает в России. Почему наши так разбрасываются кадрами?». А Давид Никитич: «А его не возьмут». А я ему сердито: «Давид Никитич, что за шутки?!». А Давид Никитич: «А ты разве не в курсе?». И стал набирать номер телефона. «Матрёна Викторовна, тут Шагаев у нас сидит, ругается. Примите его». Потом мне: «Иди в Белый дом к М.В. Цыс. Она покажет тебе что надо».

Я в неведении побежал: «Матрёна Викторовна, в чем дело? Я ничего не понял»

– Зайдите к Холоденко, бумага у нее.

Что за бумага? Что за дело? Пошел к Холоденко в кабинет.

– Матрёна Викторовна сказала, что у вас какая-то бумага на меня.

Холоденко вынула бумагу и сказала: «Вот эта бумага. Но я вам ее не дам», – и положила снова в стол. «Да я только прочту». И пошел в неведении в Союз писателей.

Поинтересовался у мэтров, что там в бумаге. Кугультинов: «А там тебя с Шкляром обвиняют, что ты в авторство лез к писателю Тимофею Бембееву». Я тогда все понял.Подробногсти в главе «История с непринятой пьесой».

Как-то на лавочке на аллее героев опять заседали. Это было в 90-е годы. Я постоянно допытывался у других аксакалов, у Каляева С.К., у дяди Кости Эрендженова о Колыме. И решил спровоцировать аксакала Алексея Балдуевича рассказать про Широклаг. Начал пространно, чтобы он вошел в кураж и хоть чуть-чуть приоткрыл завесу про мистический тогда Широклаг.