О том, что сильнее нас

Связь прервалась. Поезд в туннель въехал. Чорт побери. Ведь опять беда будет. И ведь фиг что сделаешь. Опять упёрлась как последняя дура, опять суёт голову в петлю… Ну почему, зачем, какого — лучшие женщины так часто похожи на противоестественный гибрид страуса с адмиралом Нельсоном? В смысле чуть что — суют голову в песок, а вытащив её оттуда, приставляют подзорную трубу к выбитому глазу, поднимают на мачте флаг «ясно вижу» и, врубив самый полный, несутся в случайном направлении…

* * *

День завтрашний. Звонок по телефону.

– Володь, ты дома?

– Дома.

– Можно я прямо сейчас приеду?

– Конечно.

– Только разговор будет неприятный.

– Приезжай, увидим.

* * *

В квартиру — её опять приходится заводить и помогать раздеваться. Опять жутковатое напряжение всех мышц. И — мой бог, что с глазами! Глаза — горят. Нет, не сверкают. Горят постоянно и ровно. Совсем незнакомым мне огнём. Страшным огнём.

Провожу на кухню, наливаю чай.

– Тебя сразу убивать или погодить?

– Чашку чаю выпей сперва, а там я отгадать попробую. Выпила? Наливай вторую… Итак. Ты вдруг опять обнаружила, что беременна? Тебя или твою мать шантажируют? Он опять тебя уболтал, и ты опять сдалась?

– Так. Во-первых, сразу предупрежу, что фиг вы меня отсюда выгоните. Пока всё не объясню. Не первое. Почти третье.

– М-да?

– Пойми. То, что было в письмах и разговорах, было правдой. До вчерашнего вечера. А вчера Миша стал другим человеком. Он теперь никогда не будет лжецом, никогда не будет трусом, никогда не будет подлецом. Я поняла, что не только я в дерьме. Он — тоже в дерьме. И я должна его оттуда вытащить.

– Он тебя наркотой накачал?

– Нет. Я последние дни ничего не ем, только чай пью. Завариваю сама.

– Ты что, не понимаешь, что он при гостях не стал ничего делать, ждал, пока уедут, а потом — сделал что-то с тобой?

– Нет, не понимаю. Он теперь другой человек, он в дерьме, я должна его вытащить.

– Ты не знаешь, что в таком возрасте подонок не может стать нормальным человеком? Не понимаешь, что это — в точности такой же спектакль, как и во все предыдущие разы?

– Нет, это не спектакль.

– Ты правда не понимаешь, что ни в каком он не в дерьме, что это всё постановка?

– Я знаю, что он там. Он уже полтора месяца как там.

– Постой, полтора месяца назад вы с ним как раз нормально уехали в Адыгею отдыхать и на раскопки, а когда вернулись — и было это две недели назад — он радостно заваливал весь Интернет своими «репортажами», последний за день до твоего прошлого визита сюда? Когда у него хоть что-то не так, он этого не делает…

– Я лучше тебя знаю. У него всё плохо. У него ничего не получается, он со всеми поссорился, раз он решил стать другим — его надо жалеть и ему помогать.

– Что за чорт!

– Пойми! Да поверь ты мне! Блин! Я должна! Ты не понимаешь, что я! Сейчас! Ставлю! На! Себе! Крест!

Любая тема — немедленно возвращается сюда же. Одни и те же ответы — по первому кругу, по второму, по третьему… Ленка уже орёт. Я тоже. Ника ушла в комнату. Фонтаны слёз, мольбы, чтобы я понял, чтобы я поверил… По пятому кругу то же самое…

Пожалуй, всё. Пора прекращать. Не выдержу иначе. Вышел из кухни, обнаружил, что забыл там сигареты, попросил Нику принести. Оделся. И — ушёл. Прогуляться. Если честно — в тайной надежде, что Ника за это время Ленку выгонит. Или та уйдёт сама.

* * *

Фигушки. Когда я через час вернулся — они сидели уже в комнате. Залитая слезами Ленка молотила кулаками по полу и орала во весь голос. Ника, воплощённое спокойствие, по эн плюс первому разу пыталась хоть что-то понять, хоть что-то сделать.

– Лен, ты его любишь?

– Нет!

– У тебя с ним есть общие интересы, общие цели в жизни?

– Нет!

– И ты с ним жить дальше собираешься? Зачем?

– Я должна его из дерьма вытащить!

– Лен, это даже не смешно. Он — сам себя наказал, подлецы должны нести наказание.

– Подлецы — тоже люди! Им тоже надо помогать!

– И ты — ради этого с ним живёшь и жить будешь?

– Да!

– Но ты же его не любишь?

– Если справится — может быть, когда-нибудь и смогу полюбить!

– И детей ему рожать будешь?

– Нет, я хорошо предохраняюсь…

– А когда он опять врать начнёт?

– Он! Этого! Не! Сделает! Он! Знает! Что! Разрушит! Этим! Всю! Мою жизнь! Он меня любит! Любит! Любит!

– Ну а если?

– Я буду изучать под микроскопом каждое его слово. Одна маленькая ложь — и я уйду в ту же секунду.

– Лен, а у тебя самой-то — какая цель в жизни?

– У меня! Сейчас! Одна! Цель! В жизни! Отучить! Мишу! Лгать! И! Подличать!

Ленка, оказывается, вообще не заметила моего ухода. Продолжала разговаривать с Никой как будто со мной. Только уже когда переместились в комнату, да и то сильно не сразу, она заметила, что меня и здесь нет. Спросила Нику, та сказала, что я ушёл. Ноль реакции.

* * *

Наверное, самым жутким зрелищем — была та валяющаяся на полу туристическая сидушка пенковая. Ленкина. Забытая здесь три года назад. В течение разговора Ленка ТРИЖДЫ зацеплялась за неё взглядом, и каждый раз, покрутив её перед глазами, произносила ДОСЛОВНО одну и ту же фразу: «Странно. Похоже, что моявещь. У меня была такая же. И цвет такой же. И швы — как будто я сама шила…»