О том, что сильнее нас

Правы были, стопроцентно правы были и отец, и Георг, и те психиатры… То, что мы видели сегодня, — много раз читано в книгах. Просто для того, чтобы вспомнить те книги, успокоиться надо было хотя бы чуть-чуть.

Маниакальный психоз. Бред сверхценной идеи. Крайняя степень острого приступа тяжёлой шизофрении… К сожалению, на этот раз ошибки быть не может. Все провалы в памяти — отсюда же… Все эти смены лексики, смены акцентировки и тембровки голоса — отсюда же… Вот такие, братцы, пироги с котятами. Больно. Очень больно.

Получается, что эта тварь Миша — сначала наркотиками, а теперь они уже не нужны, теперь слова достаточно — научился сознательно вызывать у Ленки подобные приступы? Бог ты мой, есть ли пределы подлости человеческой? Ведь это же… до такого и гитлеровские «врачи-экспериментаторы» в концлагерях не додумались!

И ведь на чём, сволочь, играет-то? У Ленки очень мощные материнские инстинкты… Как она тогда ребёнка хотела! Но двух подряд скинула, не смогла… Ведь эта мразь — провоцирует выброс нерастраченного материнского инстинкта на себя! Бьёт на жалость — а оно как чортик из табакерки и выскакивает. И все мозги набекрень.

А оно — прогрессирует. Со страшной скоростью прогрессирует. Ещё полгода-год-полтора — и может рухнуть Лена в психушку навечно. Если немедленно не выдрать её оттуда и не начать серьёзнейшие усилия по стабилизации состояния. А выдрать помимо её желания — никак. Законы на стороне этого мерзавца. Ни один психиатр не начнёт ни лечить, ни обследовать без согласия пациента или ближайших родственников. Ну или суда. А для суда — нужны куда как более веские основания, чем то, что у нас в руках… Тьфу, гадство какое!

* * *

Идиот! Ленка-то — до дому добралась? С ней же что угодно сейчас произойти может!

Мобильник — не отвечает. На сэмээски — нет реакции. Кто бы позвонил, проверил? Ага, Наталью попросить…

Ф-фух. Ленку к телефону позвали, ответила почти нормальным, хоть и очень усталым голосом. Отбой тревоги.

* * *

Так. Что можно сделать? Первое. Ленкина матушка. Сволочь такая. Без неё — никак. Ленку только к ней можно, так что нужна активнейшая матушкина помощь. Сама она наворотит чорт те чего. Только совместные усилия. Придётся налаживать диалог. Даже с подобной гадиной. Где телефон? Трубку, паскуда, не берёт –наверное, с тех пор ещё телефон в чёрном списке её определителя… С мобилки? Тоже не берёт. С Никиной мобилки? Ну, откуда же такие падлы берутся? Её собственная дочь на грани психушки, а ей собственные нервы, здоровые как стальные тросы, дороже… Ладно, отложим.

– Пап, вопрос тяжёлый можно?

– Можно.

– Пап, ты был прав, с Ленкой — совсем беда. То-то вот и то-то…

– Сочувствую. Но ты же понимаешь, что ничего сделать нельзя?

– Понимаю. Но если Ленка опять появится… У тебя есть выход на очень хороших психиатров… Можно надеяться?

– Если сама согласится — то любой из самых лучших в стране. Время доступа — два часа. Но если её согласия нет — не примет.

– Спасибо, договорились.

После лечения как такового — самое трудное. Ленке — придётся рожать. От кого угодно. Подобрать по генетике такого, чтобы вероятность дальнейшей передачи шизы по наследству была минимальной. С ребёнком стабилизируется. До конца не вылечится, но и ухудшение будет маловероятно. Перестанет клинить на этом инстинкте. Если не родит — бесконечные повторы неизбежны, а очень скоро психушка типа интернат. Из которой не выходят. А знает ли матушка, каких денег сейчас стоит держать человека в дурке? Там ведь — рынок, там койки в цене, там от армии за деньги отмазывают.

Теперь — с самой Ленкой. Письмо. Звонок, чтобы прочитала. Утром, конечно. Если трубку не возьмёт — сэмээской.

* * *

Лена, прочти, пожалуйста. Это очень важно.

Кое в чем я был неправ, подробности не здесь.

Ты исключительно правильно сделала, приехав в тот раз, чтобы показать, чем он тебя опять удержал. Дала возможность увидеть некоторые особенности твоей психики, которых я раньше не предполагал. Понял — не сразу, а лишь на следующий день. Теперь я уже абсолютно точно и в самых мелких деталях знаю:

– что с тобой происходило и происходит;

– в чём я был прав, а в чём нет;