230. В прежние времена подобные состояния и последствия физиологического изнурения, поскольку они чреваты вещами внезапными, ужасными, необъяснимыми и непредсказуемыми, почитались больше, чем здоровые состояния и их последствия. Люди боялись, предполагали здесь воздействие высших сил. Сон и сновидения, тень, ночь, природный страх сделали ответственными за возникновение двоемирия – а надо было прежде всего присмотреться к симптомам физиологического истощения. Древние религии своими обрядами умели специально подводить верующих к состоянию истощения, когда он с неизбежностью начинал переживать подобные вещи… Людям казалось, что они вступают при этом в сферы высшего порядка, где все перестает быть известным. – Видимость высшей силы…
231. Сон как следствие всякого утомления, утомление как следствие всякого чрезмерного возбуждения…
Потребность в сне, обожествление и обожание самого понятия «сон» во всех пессимистических религиях и философиях.
Утомление в данном случае – это утомление расы; сон, с психологической точки зрения, есть лишь выражение необходимости в более глубоком и продолжительном отдыхе… На самом же деле это смерть обольщает в образе своего брата – сна…
232. Весь христианский набор упражнений по части покаяния и спасения души можно рассматривать как произвольно вызываемое folie circulaire[84]
; как нетрудно догадаться, осуществим он лишь в уже предрасположенных к этому (то есть болезненных и слабых) индивидуумах.233. Против раскаяния и его чисто психологического врачевания. – Неумение справиться с каким-то переживанием уже есть признак упадка. Бередить старые раны, упиваться презрением к себе и собственной подавленностью – это просто одна из болезней, из которой никогда не воспоследует «спасение души», а только новая стадия того же заболевания…
Эти состояния «душеспасительной благости» у христианина суть только изменения одного и того же болезненного состояния, – истолкования эпилептического кризиса по определенной формуле, которую дает не наука, а религиозная мания.
Человек, когда он болен, на свой болезненный лад добр… большую часть психологического аппарата, с которым работало христианство, мы сегодня причисляем к формам истерии и эпилепсии.
Всю эту практику психологического душевного восстановления следует поставить обратно на физиологическую основу; «угрызения совести» как таковые суть лишь помеха на пути к выздоровлению, – надо пытаться новыми действиями все в себе уравновесить, дабы как можно скорей избежать хвори самомучительства… чисто психологическую практику душевного врачевания, используемую церковью и сектами, следовало бы дискредитировать как опасную и вредную для здоровья… больного нельзя исцелить молитвами и заклинаниями злых духов – состояния «раскаяния», наступающие под воздействием подобных мер, весьма далеки от того, чтобы вызывать доверие с психологической точки зрения…
Человек здоров, когда способен посмеяться над убийственной серьезностью и рвением, с какими он относился к какой-нибудь мелочи жизни, что прежде до такой степени его завораживала; человек здоров, когда к угрызениям совести, к укусам ее относится так же, как к укусу собаки, в которую швырнули камнем, – когда он своего раскаяния стыдится.
Вся предыдущая практика, чисто психологическая и религиозная, была направлена лишь на изменение симптомов: человека считали выздоровевшим, когда он падал ниц перед крестом и начинал божиться, что будет хорошим человеком… Но преступник, который с мрачной решимостью держит ответ за свою судьбу и задним числом не хулит свое деяние, имеет в себе куда больше душевного здоровья… Преступники, вместе с которыми Достоевский отбывал каторгу, все сплошь были натурами несломленными, – разве это не во сто крат более цельные и ценные люди, нежели иной «сломленный» христианин?
(Я рекомендую врачевать угрызения совести по методе Митчелла.)
234. Угрызения совести: признак того, что характер человека еще не дорос до совершенного им поступка. Бывают угрызения совести даже после добрых дел: из-за необычности этих дел, из-за того, что выделяет их из старого и общего ряда.