О закрой свои бледные ноги. Статьи о русском символизме

С ним явственно говорят звезды, он чувствует жизнь морских волн, и буря, волнуя реки и леса, ведет с ним тайный разговор. Тех, кто не понимает голосов Природы, он справедливо называет глухонемыми, которых не тронет голос родной матери. К сожалению число этих глухонемых чрезмерно велико. Лишь немногим эпохам и немногим личностям свойственно это тонкое проникновение в жизнь Природы и религиозное слияние с ней. То, что является совершенно простым, легкодостижимым, даже неизбежным, в эпохи создания космогоний и легенд, становится почти невозможным для современного ума, полного религиозных предрассудков, или заблуждений позитивной философии. Природа превратилась для людей в бездушную машину, служащую для утилитарных целей, в нечто второстепенное, подчиненное, придаточное. Вы помните, что́ говорит Базаров: «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Эта фраза, характерная для человека наших дней, ошибочна по своему содержанию, ошибочна по самой постановке вопроса.

Природа предстает или как храм, или как мастерская – в соответствии с теми отношениями, которые устанавливаются между нею и человеком. Но прежде всего Природе нет ровно никакого дела до того, что́ мы, существа минут, сегодня рассматриваем как неопровержимую истину, чтобы завтра опрокинуть свой догмат и выдумать новую аксиому сомнительного достоинства. Природа – самодовлеющее царство, она живет своею жизнью. Она преследует лишь свои великие цели; разум их не видит, и может только подозревать о их существовании – или видеть их на мгновенье беглым взглядом, в минуты просветленности, которые называются экстазом.

В Природе нет наших задач, в ней нет ни добра, ни зла, ни высокого, ни низкого. Ничего в ней нет, кроме Движения, и Красоты, безупречной и неумолимой.

Как тонко угаданы Тютчевым различные состояния в жизни Природы – буря на море, ночь, утро в горах, зарницы, и сумерки.

«Тени сизые смесились,Цвет поблекнул, звук уснул;Жизнь, движенье разрешилисьВ сумрак зыбкий, в дальний гул…

Мотылька полет незримыйСлышен в воздухе ночном…Час тоски невыразимой!Всё во мне – и я во всём!Сумрак тихий, сумрак сонный,Лейся в глубь моей души,Тихий, томный, благовонный,Всё залей и утиши.Чувства мглой самозабвенья

Переполни через край,Дай вкусить уничтоженья,С миром дремлющим смешай»[109].

В этом стихотворении, полном тонкого художественного импрессионизма, и музыкальном, как колыбельная песня, мысли и чувства угасают, как гаснут облака на вечернем небе. И под этот тихий ритм душа проникается той тихой печалью, с которой травы наклоняются к поверхности пруда, где отразилось последнее мерцание сумерек.

После такого нежного стихотворения вдвойне красноречивым кажется полный мажорных настроений Сон на море.

«И море и буря качали наш челн,Я сонный был предан всей прихоти волн;И две беспредельности были во мне, —

И мной своевольно играли оне.Кругом, как кимвалы, звучали скалы,И ветры свистели, и пели валы.Я в хаосе звуков летал оглушен;Над хаосом звуков носился мой сон…Болезненно-яркий, волшебно-немой,Он веял легко над гремящею тьмой,В лучах огневицы развил он свой мир,Земля зеленела, светился эфир…

Сады, лабиринты, чертоги, столпы…И чудился шорох несметной толпы.Я много узнал мне неведомых лиц,Зрел тварей волшебных, таинственных птиц, —По высям творенья я гордо шагал,И мир подо мною недвижно сиял…Сквозь грезы, как дикий волшебника вой,Лишь слышался грохот пучины морской,И в тихую область видений и сновВрывалися тени ревущих валов».