О закрой свои бледные ноги. Статьи о русском символизме

Волны, облака, снежинки, и цветы, деревья, облака, полосы света, и волны, эти перепевные, слитные, вечно-повторные, вечно-новые сплетенья отдельных воплощений Красоты без конца опьяняют Фета, он смотрит на мир просветленным взглядом, на губах его возникают мелодические слова, и призрачная невеста, одухотворенная Природа, вступает в бестелесный брак с влюбленной душою поэта.

Это – поэзия нюансов, тонких, еле зримых, но видных и существующих. Есть улыбки: они еще не возникли, но вы их уже видите, вот-вот сейчас они блеснут. Но нет, они исчезли не возникнув, – и всё же вы могли их почувствовать.

Есть такие же моменты в жизни души и в жизни Природы. Это мир недосказанного, царство прозрачных теней, того, что чувствуется, но не поддается выражению. Фантазия Фета, как героиня поэмы Тэннисона, фея Шалотт, не соприкасается с жизнью, а воспроизводит в чудесных узорах то, что она видит отраженным в зачарованном зеркале.

Я обхожу пока молчанием целый ряд превосходных образцов философской лирики Фета, и кончаю цитаты из него стихотворением, написанным более полустолетия тому назад, и тем не менее настолько отмеченным печатью современного символизма, что как будто это цветок раскрывшийся сегодня утром.

«Каждое чувство бывает понятней мне ночью, и каждыйОбраз пугливо-немой дольше трепещет во мгле…Самые звуки доступней, даже когда, неподвижен,Книгу держу я в руках, сам пробегая в уме

Всё невозможно-возможное, странно-бывалое… ЛампаТомно у ложа горит, месяц смеется в окно,А в отдалении колокол вдруг запоет, – и тихонькоВ комнату звуки плывут: я предаюсь им вполне;Сердце в них находило всегда какую-то влагу,Точно как будто росой ночи омыты они…Звук всё тот же поет, но с каждым порывом иначе:То в нём меди тугой более, то серебра.Странно, что ухо в ту пору, как будто не слушая, слышит;

В мыслях иное совсем, думы – волна за волной…А между тем, еще глубже сокрытая сила объемлетЛампу, и звуки, и ночь, – их сочетавши в одно:Так между влажно-махровых цветов снотворного макуПолночь роняет порой тайные сны наяву».

Третий из названных мною наиболее крупных поэтов-символистов современной России, Случевский, стоит совершенно одиноко. Долгое время его обходили молчанием, но за последние несколько лет он нашел, наконец, в России всеобщее признание со стороны тех лиц, которые могут чувствовать поэзию. Главные достоинства Случевского заключаются в его несравненном умении воссоздавать картины русской природы и душу простолюдина, в чисто-национальном колорите его поэзии, и в глубине философских настроений, которыми отмечены его символические стихотворения, полные оригинальности и смелости. Поразительно по жизненному и по страшному скрытому значению его стихотворение После казни.

«Тяжелый день… Ты уходил так вяло.Я видел казнь. Багровый эшафот

Давил, как будто бы, столпившийся народ,И солнце ярко на топор сияло.Казнили. Голова отпрянула как мяч,Стер полотенцем кровь с обеих рук палач,А красный эшафот поспешно разобрали,И увезли, и площадь поливали.Тяжелый день… Ты уходил так вяло.Мне снилось – я лежал на страшном колесе,Меня коробило, меня на части рвало,

И мышцы лопались, ломались кости все.И я вытягивался в пытке небывалой,И, став звенящею чувствительной струной,К какой-то схимнице, больной и исхудалой,На балалайку вдруг попал, едва живой.Старуха страшная меня облюбовала,И пальцем нервным дергала меня,«Коль славен наш Господь» уныло напевала,И я ей вторил, жалобно звеня»[114].