Об обращении с людьми

Сверх того, бывают минуты, когда сердце влечет нас к нежной подруге, когда подавляют нас тяжкие горести, коих никто чуждый не облегчит с таким участием; или когда все существо наше дышит радостью, коей никто с такою иск­ренностью делить с нами не может; или встречаются за­труднения, в коих никому чуждому с таким доверием, искренностью открыться нельзя, как той особе, которая од­ни с нами имеет выгоды. В такие минуты еще один взгляд на благовоспитанных общими стараниями детей, на сии плоды первой юношеской любви, - и сердце без принужде­ния возвращается к драгоценным, сладостным обязанно­стям.

(8

).

Впрочем, ничто не может быть безрассуднее, тягостнее, смешнее, вреднее и огорчительнее, как если супруги дума­ют, что чрез бракосочетание с обоих сторон приобрели столь исключительное право на все сердечные чувствова­ния, что даже воображают: теперь в этом сердце не должно оставаться ни одного уголка для какого-нибудь другого до­брого человека; полагают, что муж должен быть мертв для всех своих приятелей и приятельниц, ни к кому не иметь приязни, кроме дражайшей своей половины; вменяют в преступлений супружеского долга беседу с другими особами и всякое слово, сказанное о них с жаром, нежностью и уча­стием. Подобные требования становятся еще смешнее в не­равном браке, в коем одна сторона и без того уже весьма многим жертвует. В таких случаях, когда одна сторона бро­сается в объятия нежных, истинно преданных друзей, чтоб развлечь грусть свою в обществе любви достойных людей, на время забыть свое злополучие, собрать новые силы к по­стоянному терпению и оживотворить охладевшее сердце, другая сторона не должна сумасбродными поступками, а еще менее укоризнами, мужа или жену оскорблять, приво­дить в отчаяние и, наконец, вовлекать в действительные проступки.

(9) .

Выбор друзей должен быть предоставлен сердцу, равно как и выбор нравственных увеселений и невинных склонно­стей по вкусу каждого. Выше я уже сказал, что сходство темпераментов и вкуса для супружеского счастья, по мне­нию моему, не есть необходимость. И посему жесточайшим было бы рабством позволить навязывать себе друзей или увеселения. Довольно уже тягостно, если муж лишен удо­вольствия благородные свои ощущения, высокие мысли, утонченные впечатления, производимые в нас превосход­ными творениями Словесности, Изящных искусств и други­ми подобными предметами, разделять с подругою своей жизни, потому что грубые органы ее к ощущению их неспо­собны; но от всего того отказаться или видеть себя принуж­денным в выборе друзей своих соображаться с пустыми, отвратительными причудами слабого ума или хладного сер­дца и таким образом лишаться единственного, благотворно­го утешения - это мучение адское! Излишним полагаю присовокуплять, что муж, самою природою и гражданскими законами назначенный быть главою, правителем семейст­ва, часто по своим причинам имеет обращение с тем или другим человеком, избирает то или другое занятие, делает тот или другой, по-видимому, странный шаг, что муж, гово­рю я, наименее позволит ограничивать себя таким образом. Ничто, напротив того, не услаждает столько жизни соеди­ненных неразрывными узами особ, как взаимность в разде­лении печали и радостей, старание согласовать вкус, склонности свои, приучиться любить то, что другому прият­но и любезно, особливо, если оное истинно величественно, благородно. И в самом деле, непонятную почти глупость, самую гнусную беспечность, закоснелое упорство должен иметь тот, кто и после многолетнего обращения с существом разумным, образованным, чувствительным и любезным ос­танется столь же бессмысленным, грубым, суровым и упор­ным, каким был прежде. Когда первое упоение любви пройдет и страждущая сторона увидит, чем бы супруг мог, должен быть, чем бы другие могли быть для нее, и что они есть на самом деле - тогда прощай мир, спокойствие, сча­стье! Напротив того, нежность и взаимное уважение в лю­дях разумных легко бы произвели то гармоническое согласие, если б мрачное упорство или чрезмерное различие в образе мыслей не питали раздора.

(10) .