ОБ ОДНОМ ПУТЕШЕСТВИИ НО ФРАНЦИИ

Итак, это свершившийся факт: Председатель Совета Министров СССР находится во Франции. От его бесед с Президентом Республики в значительной степени может зависеть мир на земле. Какие бы разнообразные чувства нас ни волновали, французы ждут результатов этого визита не просто с любопытством. И не одни мы надеемся на продолжение переговоров.

Может быть, кое-кто найдет, что я выбираю слишком умеренные выражения; что ж, признаюсь, ставка в игре так велика, что обязывает — меня по крайней мере — к известной сдержанности в чувствах и в рассуждениях; ведь все это происходит не между двумя частными лицами, а между двумя правительствами, причем такими, которые различаются по самой своей сути. Но об этом различии сейчас не время рассуждать.

Я почувствую себя немного свободнее, если буду говорить не о предстоящих беседах, а о том, что должно им предшествовать и как бы осветить их светом Франции,— я хочу говорить о путешествии Никиты Хрущева по нашей стране. Немного свободнее, ибо в конце концов право каждого сожалеть, что та или другая сторона жизни Франции останется вне этого стремительного осмотра. Не надо забывать, что выработанный маршрут — это в конечном счете компромисс, к которому пришли обе стороны после всестороннего обсуждения, компромисс между желаемым и возможным. Конечно, можно было наметить десяток других планов времяпрепровождения нашего гостя в эти несколько дней, и естественно, что тот план, который был принят, отразил особенности обоих договаривающихся правительств. Некоторые французы предпочли бы, чтобы наш гость провел в музее Лувра то время, которое он собирается посвятить дому, где некогда жил Ленин. Это так же естественно, как сожаление, что его не повезут к Стене Коммунаров. Я лично рад уже и тому, что он увидит Реймский собор, и в конце концов охотно пожертвую многим из того, что мне хотелось бы ему показать. Сожалея при этом, что он увидит Францию, так сказать, в калейдоскопе. Вот почему все нижеследующее не нужно понимать как критику программы, предложенной нашему гостю; это просто заметки, которые я набросал так, словно, вопреки всякой вероятности, г-ну Хрущеву предстоит с ними ознакомиться, и не для того, чтобы убедить его, что ему покажут не всю нашу страну (вероятно, он сам об этом догадывается),— и ее действительно невозможно показать полностью; но я хотел бы обратить его внимание помимо того, что он увидит, на то, для чего у него не останется ни времени, ни досуга, но что тоже

является Францией и что ему нужно знать, чтобы понять, почему у Франции есть глубокие основания принимать его у себя, глубокие основания желать мира и любить мир.

О стране нельзя судить только по ее пейзажам или, например, по картине ее индустриального могущества. Особенно о такой стране, как наша Франция,— это довольно любопытный для данного пункта Европы результат столкновения противоположных сил, вековой борьбы, великих бедствий и великих мечтаний. В ней на ограниченной территории можно увидеть больше разнообразия и контрастов, чем в любой другой стране. В иных краях можно проехать сотни километров без перемены декораций; у нас пейзаж меняется с каждым поворотом дороги. И как Париж — это целых двадцать городов, так и Франция объединяет целую сотню, если не больше, разных стран на площади меньшей, чем площадь одного только Техаса. И потому что Париж — это не только заводы Рено или улица Мира, я хотел бы провести г-на Хрущева прямо в те кварталы с узкими улочками, где возникает мысль о Франсуа Вийоне, или в заброшенные жилища старой аристократии, которую ныне гложет проказа коммерции; я охотно отвел бы его на кладбище Пер-Лашез,— не по тем соображениям, на которые я только что намекал, а потому, что живых невозможно отделить от окружения мертвых и что так же абсурдно, побывав в Милане, не зайти на Campo-Santo, в котором выражена итальянская восторженность, как и в Париже не взглянуть на иву над могилой Мюссе; это все равно, что будучи в Москве, не посетить Новодевичье кладбище, где под вишневыми деревьями покоится Чехов.