— Классический случай. Когда близится отъезд, иногда завязываются отношения такого рода, как бы в ускоренном порядке. Время подстегивает, и приходится перескакивать через ступеньки…
Потоп по-прежнему хлестал по стеклам, и оранжерея все больше напоминала хамам. Молчание продлилось несколько секунд, и Симон, еще раз взвесив эту внезапную близость, усомнился в ней: Магда Заморски появилась здесь по иной причине.
— А ты, часом, пришла не для того, чтобы вытянуть из меня информацию?
— О чем?
— Об исчезнувших Адлонских Дамах.
— Я так и не смогла разобраться. Но все это уже в прошлом.
У Симона мелькнула новая мысль:
— Если только дело не в обратном: ты пришла поделиться сведениями.
— А тебя это по-прежнему интересует?
— Почему бы и нет?
Они шутливо препирались в этом заполненном паром и потоками жаркого воздуха колоколе. Симон едва видел Магду. Он различал лишь отдельные фрагменты, из которых мысленно слагал ее красоту.
— Что бы ты хотел узнать?
— В тот раз ты спокойно сообщила мне, что Сюзанна Бонштенгель убила ребенка. Что сотворили остальные?
Магда слезла со своего насеста и принялась расхаживать между растениями. Листья, лепестки и иглы теперь походили на водоросли в глубине моря.
— Я слышала, что у Лени Лоренц тоже имелись маленькие причуды.
— Например?
— Благодаря своему мужу она имела допуск повсюду. В частности, в гестапо.
— Ну и что?
Магда вернулась к нему с улыбкой на губах. Она опять надела черные очки — теперь серые из-за пара.
— Она любила допросы — те, которые с пытками.
— Прямо в камере?
— Она наблюдала через специальный глазок. У них там есть такие штуки.
Дыхание Симона становилось все более тяжелым и затрудненным.
— Ты там уже бывала?
— Упаси меня Господь.
— Значит, Лени Лоренц любила смотреть на мучения других?
Он вспомнил их постельные игры, ту Лени Чокнутую, которая развелась с сутенером-гомосексуалом и вышла замуж за старика с лорнетом. Веселую беспокойную девушку.
— Мне рассказывали, что при звуке криков и виде крови она начинала ласкать себя.
Симон сглотнул. После Сюзанны, убийцы детей, теперь Лени Садистка…
— А Маргарет Поль и Грета Филиц — какие у них были пороки?
— Грета по воскресеньям любила с балкона стрелять из ружья по своим садовникам, которых доставляли из концлагеря. Причем она была в одном купальнике.
— Она попадала в мишени?
— История об этом умалчивает. Что до Маргарет…
Симон больше не слушал. Он понял скрытый смысл сообщения: адлонские жертвы были мучительницами. Нацистскими фуриями, садистками, преступницами, дошедшими до того, что впихнули себе в живот это гитлеровское безумие, эти арийские якобы идеальные эмбрионы.
Но какую цель на самом деле преследовала Магда? С какой стати она дала себе труд прийти попрощаться с ним? И рассказать эти гнусные истории? Что еще она знала? Казалось, перед тем, как окончательно исчезнуть, она хотела натолкнуть его на след «виновности жертв», что, возможно, выведет его на верную дорогу.
В этой парилке Симон размякал на глазах.
— Ты хотела что-то еще мне сказать?
— Да, — прошептала она, подходя ближе. — Я хочу, чтобы мой маленький Симон поберегся. Я хочу увидеть его после войны в полном порядке.
— И все?
— Это уже совсем не так мало, на мой взгляд. Самое страшное еще впереди. Особенно для тех, кто остается.
— Ты же не собираешься предложить мне уехать с тобой?
— А почему бы нет?
Он лишь рассмеялся в ответ, как пьяный, уже неспособный управлять своими эмоциями. В горле стоял навязчивый вкус растительных соков и листвы. Он чувствовал себя все более расслабленным и словно разжиженным: смысл того, что она говорила, теперь ускользал от него.
Магда растворилась в завитках пара, но Симон осознал это слишком поздно. Он так и не успел сказать ей… Но что? А главное, он так и не мог ответить на вопрос: перед тем как исчезнуть в дымке, Магда поцеловала его или нет?
138
Пан или пропал. Или Тони навесил ему лапшу на уши, пытаясь заполучить свободу, или у цыгана действительно имелась информация, которую он старался продать подороже. Весь день гестаповец прикидывал, на какую сторону склоняются чаши весов. И в результате понял, что не может пройти мимо столь заманчивого предложения, даже если шансы, что его водят за нос, сто против одного.
Для гауптштурмфюрера гестапо вытащить из Марцана какого-то Тони было делом не слишком сложным. Все послеобеденное время он посвятил составлению достаточно убедительного приказа о переводе, должным образом проштампованного и подписанного, как и других документов, которые могли потребоваться, — любой эсэсовец в душе чиновник и обожает формальности.
Он решил провернуть все сегодня же ночью — перевод по медицинским показаниям. План был прост: он возьмет «мерседес» Минны, гестаповская форма добавит внушительности, а проштампованные бумаги послужат магической отмычкой. В качестве заболевания Бивен выбрал тиф, опустошавший другие лагеря, но пока еще щадивший Марцан. Он знал, что перспектива эпидемии вгонит охранников в ужас, и те поспешат сбагрить опасную проблему ему.