Обезьянья лапка

Ну, чтобы извлечь максимальную пользу из неудачной сделки, капитан поплыл за проклятой лодчонкой, и Сэлмон, полагая, что мы уже потеряли слишком много времени, принялся бранить капитана Наскетта. Оба они за словом в карман не лезли, и тому, как они друг друга поносили, мог бы поучиться всякий моряк. Каждый, кто был на борту, подобрался так близко, как только хватало духу, чтобы послушать их; должен заметить, что у капитана Наскетта получалось куда лучше. С изрядным сарказмом он говорил, будто наш корабль оборудован только для того, чтобы подбирать людей после кораблекрушения, и одновременно заявлял, что мы потерпевшие крушение отбросы общества, которых он спас. Он болтал, что каждому с первого взгляда ясно, что мы не моряки, и предположил, что Сэлмон был мясником, которого вынесло в море, когда он греб в Маргейте, чтобы укрепить икры. Он натрындел еще много чего в этом роде, пока мы преследовали его жалкую посудину; восхищался тем, как она быстра, в то время как первый помощник отвечал на его замечания, и я уверен, что наш капитан рассердился даже больше, чем Сэлмон, когда мы наконец поймали ее и вернули владельцу. До самого последнего момента проявлял он свою неблагодарность, а потом вовсе подошел к капитану Брауну и посоветовал тому зажмуриться, трижды обернуться и поймать рыбью задницу.

Я никогда раньше не видел капитана таким расстроенным, но я слышал, как в тот вечер он сказал Макмиллану, что если он когда-нибудь снова собьется с пути в погоне за судном, то только для того, чтобы потопить его. Большинство людей довольно мало рассказывают о сверхъестественных вещах, которые с ними происходят, но он был самым немногословным из всех, о ком я когда-либо слышал, и, более того, он заставил всех остальных тоже молчать об этом. Даже когда ему приходилось брать курс на северо-запад, он делал это весьма неохотно. Трудно себе представить человека более огорченного, когда впоследствии он услышал, что капитан Наскетт благополучно добрался до Ливерпуля.

Призрак Сэма

— Да, знаю, — протянул ночной сторож, сидя с остывшей трубкой во рту и задумчиво глядя на реку. — Все это я слыхал и раньше. Люди твердят мне, что не верят в призраков и смеются над ними, а я говорю — пусть поработают ночными сторожами. Пусть посидят здесь в одиночестве до утра и послушают плеск волн и свист ветра за углом. Особенно если их приятель свалился за борт и теперь повсюду на Хай-стрит висят объявления о награде за найденное тело. Уже дважды видел, как падали в воду с этой пристани, а я как раз дежурил той ночью и даже фартинга не получил в награду.

Самый скверный и ловкий призрак, который мне попадался, — это Сэм Буллет. Он работал лодочником здесь, у лестницы. Он из тех людей, кто заставит тебя платить за выпивку, а после случайно выпьет твою, когда покончит с собственной. Из тех, кто вечно забывает табакерку дома, но всегда носит большую трубку в кармане.

Однажды вечером он упал в воду с лихтера, и только его шапку и нашли. За два дня до того он поколотил старика и насквозь прокусил полицейскому палец, так что — как сказали его вдове, — может, так для него лучше. Гораздо лучше, чем в тюрьме, куда его бы упекли на полгода.

— Ему везде хорошо, — попытался утешить ее один из его товарищей.

— Но не там, где нет меня, — всхлипнула миссис Буллет, вытирая глаза тряпкой, которой пользовалась в качестве носового платка. — Он никогда и не мог представить разлуку со мной. Что он говорил напоследок?

— Только одно, — ответил один из товарищей по имени Джон Пил.

Миссис Буллет снова заплакала и стала причитать о том, каким хорошим был ее муженек:

— Семнадцать лет вместе будет на Михайлов день, — твердила она, — и ни одного недоброго слова. И ничего для меня не жалел. Ничего. Стоило только попросить.

— Что ж, он ушел в мир иной, — ответил Джон, — мы подумали, что должны прийти и сообщить вам.

— Чтобы вы передали полиции, — добавил другой.

Вот так я и узнал об этом; один полицейский поведал мне той ночью, когда я стоял за воротами, покуривая трубочку. Он не слишком-то печалился — считал, что Сэм легко отделался.

Он все ворчал и твердил мне, что нужно быть начеку, и я потушил трубку и стал бродить туда-обратно по верфи, размышляя. За месяц до этого я одолжил Сэму пятнадцать шиллингов в обмен на золотые часы и цепь, которые, как он утверждал, достались в наследство от дяди. Я так их и не надел, ведь, как он утверждал, дяде бы это не понравилось. Но я держал все добро в кармане, достал их и, рассмотрев в свете лампы, стал думать, что с ним делать.

Поначалу я хотел отнести все миссис Буллет, но позже неожиданно мысль пришла в голову: что если он завладел добром нечестным способом?

Я вновь стал бродить туда-сюда, размышляя. Ведь если это было правдой и стало бы известно, это опорочило бы его доброе имя и разбило сердце его бедной женушки. Вот так я думал и ради них решил так и поступить.