Обезьянья лапка

Он провел весь день на палубе под солнцем, но с наступлением ночи вернулся в тепло кубрика. Он не тронул принесенный ужин и почти не обращал на нас внимания, хотя мне казалось, что он чувствует наш страх. Следующую ночь он вновь провел в постели мертвеца и следующим утром был там же.

До обеда никто не решался к нему подойти, и затем Робертс, подталкиваемый остальными, принес ему обед. Незнакомец отмахнулся от тарелки с едой грязной, вспухшей рукой и жестом попросил воды.

Два дня он провел на корабле в безмолвии, не закрывая черных глаз и все время шевеля короткими пальцами. На третье утро Билл, переборовший страх принести воды незнакомцу, тихо заговорил с нами.

— Пойдите и посмотрите на него, — сказал он. — С ним что-то не так.

— Он умирает! — с дрожью произнес кок.

— Он не может умереть, — прямо заявил Билл.

В это время взгляд незнакомца стал более мягким и живым, и он жалобно и беспомощно смотрел на нас. Безмолвно он переводил взгляд от одного матроса к другому и после, мягко ударив себя в грудь, произнес два слова.

Мы в недоумении переглянулись, и он с жаром повторил их, снова коснувшись своей груди.

— Это его имя, — понял кок, и мы повторили вслед за пришельцем.

Он устало улыбнулся и, собрав силы, указал на что-то пальцем; пока мы пытались понять его жест, он опустил его и показал нам четыре пальца, согнув их пополам.

— Уходите, — с дрожью произнес кок. — Он накладывает на нас проклятье.

Мы отходили все дальше и дальше, пока он повторял свои движения. Затем лицо Билла прояснилось, и он сделал шаг вперед.

— Он говорит о своей жене и детях, — воскликнул он. — Это не Джем Дэдд.

На душе стало легче, когда команда собралась вокруг умирающего матроса и попыталась его подбодрить. Билл радостно кивал, чтобы дать понять незнакомцу, что он понял его жесты, и, показывая рукой, пытался узнать рост детей. Младший был очень маленьким, таким маленьким, что пришелец сжал губы и потупил взгляд.

— Бедолага! — сказал Билл. — Он хочет, чтобы мы передали его жене и детям, что с ним приключилось. Он умирал, когда забрался на борт. Как там его зовут?

Но его имя нелегко было произнести, и мы его уже не помнили.

— Спросите его еще раз, — попросил кок, — и запишите. У кого есть перо?

Когда кок ушел за пером, Билл обратился к незнакомцу и снова спросил его имя. Затем обернулся и молча взглянул на нас: к тому времени пришелец и сам его забыл.

Посреди океана

— Никак нет, сэр, — произнес ночной сторож, присаживаясь на тумбу в конце причала и набивая рот табаком. — Нет уж, парни; я сорок лет провел в море, прежде чем взялся за эту работу, и не могу сказать, чтобы мне когда-нибудь довелось видеть подлинное, взаправдашнее привидение.

Это было разочарование, и я высказался вслух. Прежний опыт, связанный с силой предвидения Билла, заставлял меня ожидать совершенно иного.

— Все же мне приходилось встречаться с очень странными вещами, — продолжал Билл, завороженно уставившись на берег графства Суррей. — Необыкновенными вещами.

Я терпеливо ждал. Взгляд Билла, задержавшись на некоторое время на Суррее, медленно пересек реку, остановился на полпути в ожидании столкновения между буксиром с целой флотилией барж и пароходиком, а затем вернулся ко мне.

— Вы слышали байку старого капитана Харриса, как один его знакомый капитан однажды ночью получил предостережение изменить курс и благодаря этому подобрал пятерых живых людей и три скелета в шлюпке? — полюбопытствовал он.

— У этой старой истории много вариаций — заметил я, кивнув.

— Она целиком основывается на случае, который я ему однажды рассказал, — продолжил Билл. — Я вовсе не хочу обвинить капитана Харриса, что он взял чужой правдивый рассказ и испортил его; нет, у него просто плохая память. Сначала он забывает, что когда-то уже слышал эту историю, и, наконец, берет и портит ее.

Я пробормотал слова сочувствия. Честнее Харриса нет старика на свете, но его рассказы ужасно ограничены этим обстоятельством; в то время как рассказы Билла зависят только от его воображения.

— Давно это было, лет пятнадцать назад, — начал Билл, между делом засовывая кусок прессованного табака за щеку, так чтобы он не мешал говорить, — я служил тогда на Ласточке, барке, мы торговали везде, где могли достать товар. В тот раз мы направлялись из Лондона на Ямайку со сборным грузом.

Начиналось наше плавание превосходно. Нас отбуксировали из доков Святой Екатерины сюда, в Нор, и оставили на попечение сильного ветра, который буквально погнал нас вниз по каналу и далее в Атлантику. Все говорили, как удачно мы идем и как быстро достигнем места назначения, а первый помощник находился в таком прекрасном настроении, что из него веревки можно было вить. Шли мы этак беззаботно дней десять, как вдруг все изменилось. Однажды ночью я стоял у штурвала со вторым помощником, когда капитан, звали его Браун, поднялся, какой-то сконфуженный, и некоторое время глядел на нас, не говоря ни слова. Поразмыслив, он начал:

«Мистер Макмиллан, со мной случилось что-то невиданное, и я не знаю, как поступить».

«Да, сэр?» — говорит Макмиллан.