Обязательно завтра

И опять я почувствовал вдруг, что ком подкатил к горлу. То же самое! То, что и я думал, собирая свой материал! Что «клуб Витьки Иванова», что Штейнберг и все другое, что рассказы мои на «этакие» темы… Лицемерие, показуха и запреты, запреты, запреты! Весь день, весь этот «везучий» понедельник я держался – удалось переключиться и слегка притушить самое больное – свои проблемы, Лору, – а сейчас, слушая этого черноволосого парня и видя, как поддерживает его другой, старший, как он разделяет мысли Силина, согласно кивает, и, похоже, что оба они и на самом деле думают то, о чем говорят, я ощутил – горечь! Да, да, все они говорили о том, о чем я столько раз думал, о чем мечтал и что проклинал в бессилии. Одиночество каждого среди многих, противоестественная, дикая разделенность! Но – почему?! Ведь все мы, каждый из нас! – все мы хотим, как лучше, все думаем очень похоже, и согласны, что «величайшее счастье – счастье человеческого общения», что «человек один не может», что «человек человеку – друг и брат» – сколько умных, добрых людей повторяли это! И повторяют вот! Но… Разумеется, дело не только в клубах, ЖЭКах, помощи милиции – дело в подходе! Правильно сказал Силин – в подходе! И в честности. Меньше говорить пустых красивых слов, а вот так, конкретно – делать. А у нас что? Ложь, ложь, ложь кругом…

Да, слушая Силина с Варфоломеевым, я только головой кивал утвердительно. Они НЕ ЛГАЛИ, чувствовал я… Они думали о ДЕЛЕ, а не о том, чтобы отчитаться перед кем-то и устроить себе самим спокойную жизнь. Они ДЕЙСТВОВАЛИ! По крайней мере пытались действовать… Я им верил. Им. Но…

– А теперь о реальной стороне, Валерий, – тихо напомнил Варфоломеев, словно прочитав мои мысли, и улыбнулся как-то странно.

И Силин замолк. Стих сразу. Даже изменился в лице. И в комнате как будто бы что-то изменилось. Будничный, прокуренный кабинет, обшарпанный стол, пепельница… Только что словно сияло что-то, но вот… Что такое? Тихие слова Варфоломеева произвели неожиданно сильный эффект…

– Да, – с трудом проговорил Силин. – Реальность. С неба на землю, Саша.

Он улыбнулся и посмотрел на меня виновато.

– Расфантазировался я, понимаю.

И замолчал. А я почувствовал неловкость. Словно расфантазировался не он, а я. Странно… Да, что-то странное вдруг возникло в помещении нашем. Словно чье-то присутствие…

Силин перевел дух, вздохнул тяжело. Варфоломеев постукивал пальцами по столу и совсем перестал улыбаться.

– Понимаете, нужны представители власти. Обязательно! – помолчав, продолжал Силин. – А с этим как раз и проблема. Надо, необходимо просто, чтобы был представитель власти! А власть…

Он посмотрел на меня, и я увидел, как в живых черных глазах его опять словно бы загорается что-то.

– Обязательно нужен представитель власти! Иначе же все останется на словах, правда же?

– Про бульдозер, Валерий, – перебил его Варфоломеев тихо.

И Силин сник. Растерянная улыбка блуждала на раскрасневшемся его лице.

– Да-да, бульдозер, – согласился Силин. – Я сказал, что мы спортгородок решили построить в районе? Ну, вот. Конкретное дело, полезное. И место ведь нашли! Свободное место – строй за милую душу! Пустырь никому не нужный. Но там – неровности, чистить надо, ровнять, понимаете? Бульдозер нужен, короче. А не дают! Не дают, и все. Бульдозер простаивает, а нам его не дают. Мы уж и за деньги просили – с Сашей, с ребятами из райкома скинулись. С бульдозеристом договорились! Чего же еще, кажется? А нет, не дают. Почему? Что, думаете, они нам говорят? «Левая работа, не положено!». Какая же это левая?! Пошлите его своей властью, по наряду – ведь общее же дело, можно сказать, государственное! И всего-то на два дня. А нет. Нет, и все. Не положено. Указания сверху нет! Вот вам инициатива… Указание сверху нужно, а его пока нет!

– Неужели вы, райком комсомола, неужели вы своей властью ничего сделать не можете? – проговорил я. – Вы же… Зачем же тогда вы вообще?

– Фью! – свистнул Варфоломеев. – В том-то и дело! О какой власти речь? Выговор влепить можем, это пожалуйста. Из комсомола выгнать – с дорогой душой. Проработать кого-то, на доску «Не проходите мимо» вывесить – сколько угодно. А вот сделать что-то реальное, положительное – тут ни-ни. Помочь, выручить нам гораздо труднее, чем наказать. Вот, смотрите, я первый секретарь райкома, в районе у нас комсомольцев десятки тысяч – армия! А что я могу? Если по существу – ничего. Карать-наказывать тех, кто, образно выражаясь, под нами – можно. А вот вверх… И не заикнись ни о чем серьезном! В одну сторону у нас как-то все направлено. Партия у нас рулевой, а не мы сами. Есть у нас в райкоме партии один товарищ, Кузин Вадим Евгеньевич. Не угодили мы ему с Валерием, не так сказали что-то однажды, вот и все дела. Не любит он нас. А на нем все замыкается. И ничего сделать нельзя, так-то вот… Только вы об этом не пишите, а то нам и вовсе жить не дадут…

Вот так.

Вышел я из райкома в десятом часу вечера. Варфоломеев и Силин еще остались.

27