Потом Мишка разговаривала с Раминой Браммом. В отличие от молитвы, это она делала бесшумно, даже не двигая губами. Представляла, что сыщик сидит в противоположном углу темной комнатки и вместе с ней коротает время в ожидании приключений. Представлять это было несложно – Рамина оказывался в похожей ситуации несколько раз.
– Ты помнишь, – спросил сыщик, – как барон Аррот запер меня в трюме «Черной ласточки»?
– Конечно. – Мишка даже рассмеялась. – Но у меня нету тайного набора отмычек.
– Почему? – спросил сыщик.
– Спрятать было негде, – сказала Мишка. Невидимый Рамина надменно приподнял бровь.
– Наличие выхода из ситуации, – сказал он, – не зависит от возможностей. Оно зависит от наличия входа.
– Твои мудрости, – сказала Мишка, – иногда отдают большой бессмысленностью.
– А твои – язвительностью. – Сыщик поплотнее укутался в шелковый халат, который остался с ним даже в этом странном доме.
– Не обижайся, – сказала Мишка. – Просто я не очень понимаю, как мне сейчас мог бы помочь даже и набор отмычек. Замок на двери внешний, отмычку в него не просунуть.
– Я про «Черную ласточку» вспомнил образно, – сказал сыщик. – Я всего лишь хотел сказать, что неприятность – это то, что с тобой случается. А приятности – это то, чего ты добиваешься сама.
Если бы у Мишки было что кинуть, она бы кинула в сыщика, но комнатка была совсем пустая. Только в углу из пола торчал гвоздь. Вряд ли его можно было считать за серьезное оружие, но все-таки следующие полчаса Мишка посвятила высвобождению гвоздя. Потом подползла к щели под дверью, в которую пробивался теплый свет из комнаты, и стала царапать на доске буквы: «ЗДЕСЬ БЫЛА МИШКА». Потом еще рядом выцарапала буквы «М», «В» и плюсик.
Она как раз начала обводить их сердечком, когда где-то снаружи дома раздались глухие металлические удары. Кто-то стучал в дверь огромным кольцом, служившим дверной ручкой. Мишка отложила гвоздь, навострила уши. Открылась входная дверь.
– Ты чего, мелкая? – раздался мужской голос в коридоре. Потом добавил еще что-то, но тише. И еще. Было странно – как будто человек разговаривал сам с собой.
Потом голос стал ближе.
– Ты давай, – сказал уже в комнате мужчина. Мишка попыталась подглядеть в щель, но ничего не вышло – видно было только доски пола и какие-то тени. – Здесь сиди, а я сейчас туда схожу, узнаю, чего случилось, – сказал мужчина, но не ушел. Спросил будто у комнаты: – Вдвоем сходить?
Добавил еще:
– Ну все, грейся давай. Скоро вернусь.
Пробормотал что-то и вышел. И только тут Мишка услышала легкие шаги по доскам. Кто-то совсем маленький сел близко, почти у щели. Мишка слышала неровное дыхание, постукивающие зубы. Мишке не приходило в голову, что Ева – а она была уверена, что «мелкая», с которой только что разговаривал мужчина, это именно Ева, – может быть немая или глухонемая. Что ж, это предстояло выяснить. На всякий случай Мишка сопроводила свое обращение жестом – просунула под дверь пальцы, поскребла доски. Голосом позвала:
– Ева? Ева, это ты здесь?
Дыхание сбоку участилось, но ответа не последовало.
– Меня зовут Маша, – сказала Мишка, опасаясь, что слово «Мишка» может ребенка напугать. – Меня прислала твоя сестра Софья. Ты же помнишь Софью?
Что-то там в щели двинулось, но понять, что именно, было невозможно.
– Ты же помнишь свою сестру Софью, – сказала Мишка. – А у меня для тебя от нее письмо.
В щели раздался шорох, а потом что-то коснулось Мишкиных пальцев. Она чуть не отдернула руку, но сдержалась. Ледяные детские пальцы пролезли в щель. Девочка прижалась к щели, и Мишка даже почувствовала ее дыхание.
– Ты хочешь письмо? – спросила она у девочки. Раздался тихий стук, видимо, девочка кивнула. Все-таки она была слышащая. – Я его тебе просунуть не могу, – сказала Мишка. – Но я его тебе сейчас прочитаю, хочешь?