Обитель

Думал дядя Сережа о сидящей в тюрьме журналистке. Незнакомой женщине со смешным именем. Думал о том, что нужно позвонить начальству или лучше вернуться в офис и попросить за журналистку лично. Запустить цепочку звонков вверх и вниз по сети, из Санкт-Петербурга в Москву и обратно, цепочку, в конце которой должен был поднять трубку следователь в Петрозаводске. Дядя Сережа знал, что может это организовать, и понимал, что будет должен начальству, будет должен коллегам, истратит и так не обширные остатки репутации, привезенные из Москвы. Племянница, с которой он только что закончил разговаривать, сказала очень четко: если журналистка не выйдет сегодня из тюрьмы, на этом общение с дядей прекратится. Сказала так не из вредности и не из инфантильности, а потому что понимала, что дядя просто не хочет рисковать работой из-за какой-то случайной журналистки, одной из многих сидящих в тюрьме не по делу. Дядя Сережа и сам это понимал. И верил при этом, что без дела людей не сажают в тюрьму и что если местный следователь решил арестовать журналистку, то имел на это причины.

Дяде Сереже хотелось схватить тарелку с рагу и разбить ее об пол. Всегда они с племянницей шли по разные стороны линии, отделявшей полицию от обычных людей, и все же никогда эта линия не была так заметна, как теперь. Дядя Сережа ткнул пальцем в экран телефона – тот высветил время. Без пяти.

Было непонятно, почему племянница остается в Петрозаводске. Она была уверена, что убийцу из Обители наказали собственные братья. Что девочка, ради которой она туда ехала, погибла. Племянница никогда не отличалась болезненным активизмом, который так ярко окрасил юность ее матери. И вот теперь сидела в маленьком бедном городе, даже не миллионнике, и бодалась с местными попами. Да если бы она поездила по России, посмотрела бы на что-то, кроме Москвы и Питера, ей бы никогда в голову не пришло заниматься такой грязью. А так втянулась и теперь уже не отпускает. Дядя Сережа сжал двумя руками вилку, согнул пополам. Рискнула своей жизнью, жизнью соседки, которую, казалось бы, ценила больше всего на свете. И вот теперь еще и рассорила дядю с невестой.

Он уже жалел, что рассказал Людаше про журналистку. Рассказал, потому что после вчерашнего пообещал рассказывать все про расследование племянницы. Людаша его доводы не поняла совсем: про невмешательство в региональные дела, про то, как сильно он окажется должен начальству, какая за ним потянется репутация и что журналистку в любом случае наверняка скоро выпустят и все будет напрасно. Людаша смотрела участливо, но соглашаться не соглашалась. Кивала, грустно улыбалась и все равно говорила:

– Нужно помочь, нужно.

Дядя Сережа подумал о том, что ни на него, ни на племянницу появление в их жизни вторых половинок не повлияло в лучшую сторону. Наверняка и Мишка в Петрозаводске осталась под давлением Веры. Он зажмурился, покачал головой, а когда открыл глаза, уже знал, что сейчас пойдет в офис и будет просить за журналистку.

Микко отправился в магазин – Мишка наконец почувствовала голод, а Вера только ждала повода, чтобы они могли остаться вдвоем. Она села напротив соседки на кровати, взяла ее ладони в свои.

– Мы обязательно освободим Элю, – сказала она. Мишка кивнула. По ее блуждающему взгляду было понятно, что думает она о другом. Вера подождала, потом протянула здоровую руку к ее лицу, осторожно провела пальцем по щеке. Мишка не сдвинулась с места, но взгляд перевела на Веру.

– Спасибо, что приехала, – сказала она. – Для меня это очень много значит.

– Ну конечно, я приехала, – сказала Вера. – Что я еще могла сделать?

Они помолчали еще. Вера все держала руку у Мишкиной щеки, слегка касаясь ее подушечками пальцев.

– Прости, – сказала Мишка. – Я сейчас думаю о другом.

– Я знаю, – сказала Вера. – Сейчас ты что-нибудь придумаешь.

– Не придумаю. – Мишка вздохнула. – Я просто была так рядом, я же ее слышала. Надо было выбраться тогда, хватать девочку и уходить. Мне в голову не пришло, что они могут ее убить.

Вера подобралась поближе, крепко обняла Мишку.

– Ты сделала все, что могла, – сказала она. Мишка покачала головой. Она нарушила обещание, данное Софье. Оставалось надеяться, что девочка Ева умерла, думая о том, что скоро увидит свою сестру.

Ева зажалась в углу избы с остальными детьми. Матушки нигде не было – закончив с наказанием, она ушла, захлопнув за собой дверь. Наказанный мальчик лежал лицом вниз на полу. Его плечи, покрытые красными полосами, подрагивали. Ева хотела подойти, пожалеть его, но другие дети ее не пустили.

– Яга услышит, – сказал один, – и тебя тоже накажет. Молиться нужно.

И они стали молиться – встав на колени, уперев в пол лбы, изредка поглядывая на иконы в углу. Ева тоже молилась, повторяла за остальными:

О, премиелосердый Боже, Отче, Сыне и Святый Душе, в нераздельной Троице поклоняемый и славимый, призри рабов Твоих…