Обладать и принадлежать

– Вот кому сказать! Как дочь относится ко мне, хуже, чем к собаке; когда она здесь, я выйти никуда не могу!.. Она даже этому Анрику подносит чай, а матери жалеет. А Анри натуральный идиот, самый настоящий идиот! Не успеет в дом зайти, дверь закрыть, сразу же ему чай подавай, а от меня она всю еду прячет. Пред вами ей неудобно вид показывать, а так мы питаемся отдельно. Я даже и не знала, что она вдруг меня позовет. – Мать пожала плечами и заулыбалась.

ЧАСТЬ 3

Возвращение к первой подруге, Елене.

Сцена за занавеской

Женщины поднимались в лифте. Аля была одета совсем небрежно, а в ее раскрывшейся сумочке Лена увидела ломтик ссохшегося лимона между страницами книги. Аля любила пить чай обязательно с лимоном, и, когда он у нее был, она возила его с собой, даже по половинкам. Лена покачала головой, оглядела ее и спросила:

– Что же ты никак не приоденешься? Все хуже и хуже. – Она пошевелила пальцами в карманах своего пальто.

Аля вздохнула, придумывая ответ:

– Нет средств, – сказала она и посмотрела в потолок, потому что знала, что иногда ее взгляд почему-то вызывает сочувствие.

– Понятно. – Лена взяла ее за руку выше локтя и вывела из лифта.

Лена включила свет в маленьком коридорчике. Сразу со всех сторон прямо в лицо полетели мухи. Это были редкостные зимние мухи, расплодившиеся в квартире от тепла и духоты. Лена сняла с себя короткую шинель и увидела, что Аля не раздевается и думает о чем-то нехорошем.

– Что стоишь? – Лена толкнула ее. Аля сняла перчатки, погляделась в овальное зеркало, повешенное очень высоко, не для ее роста, сняла пальто, не вешая.

– Идем, – сказала Лена, взяв его у Али из рук, и, вся подавшись вперед, пошла в темную комнату. Аля старалась идти не за ней, а по стенке, вернее в темноте. Достигнув штор, плотных на ощупь, края покрывали пол, Лена отогнула их, уложила, утрамбовала на подоконнике пальто и позвала за занавеску Алю. Они присели, уперевшись носками в пол.

– Я скажу, оставь меня. Оставь, пожалуйста. Замолчи, не подходи ко мне, можешь со мной не разговаривать… – шепотом сказала Аля, схватившись за шею.

– Что такое? – переспросила Лена.

– Это я скажу… матери, а потом сделаю паузу и продолжу, глядя ей прямо в глаза, хотя это так бессмысленно, потому что она… такая примитивная, состоит из одних хитростей, но жизнь-то она мне попортила. Я скажу, не мучь меня… – Аля повернула к ней свое худое личико и опять задумалась, не кончив фразы.

Через некоторое время она опять прошептала:

– А ты слышишь, что-то пищит? Слышишь?

Лена приглядывалась.

– Это часы, – сказала она. – На столе. Они перестали ходить, но начали вот так… – Лена опять с трудом подбирала слова, при этом не делая жестов, не меняя напряженного выражения лица и неудобной позы. – Их надо встряхнуть, – заключила она, но для этого надо было выходить из-за занавески; осторожность и волнение охватили Лену, и она осталась тихо стоять рядом с подругой. Но теперь ее стал мучить писк, о котором напомнила Аля.

Вдруг в прихожей что-то грохнуло, сквозь дырки занавесей они увидели желтый свет, и обе женщины схватились друг за друга, как бы боясь, чтобы одна из них не выбежала наружу. И вскоре стало– отчетливо слышно, что там кто-то не один. Ударились об пол упавшие сапоги, и разговорчивая Аля подивилась, что все это проделывалось без единого звука, молча, как-то тайно.

А потом она услышала вздохи, глубокие и тяжелые. Свет эти люди не зажигали и вошли в комнату совсем близко к занавескам.

Але с каждой секундой становилось все тяжелей и тяжелей стоять и сохранять тихое дыхание, и теперь уже не приходило в голову, что можно опять присесть на подоконник. Она услышала, как кто-то по-мужски ударяет пятками по полу. «Ведь женщина не может ходить и бить ногами в пол с такой силой», – пронеслось в ее голове. Она со стыдом заглянула в дырку в занавеси и сразу увидела поблескивание предметов на круглом столе; переведя глаза, Аля заметила женщину на стуле у стены с открытым свежим лицом, насколько можно было судить в сумерках комнаты. Она приглаживала, видимо, с мороза застывшей плоской ладонью и без того гладкие, зачесанные назад и собранные в пук густые красивые волосы. Теперь она выпрямилась на стуле, положила руки на плотно сжатые колени и ясным взглядом стала наблюдать за тем, вторым.

Второй и был Ленин жених, и он никак не мог усесться, похаживал, демонстрируя малый рост, казавшиеся на нем «полуигрушечными» брюки, где все как на настоящих, только очень широкие; а рубашка, наоборот, облепляя его грудь, сковывала его круглые плечи и тонкие руки; пятки его как-то особенно стучали об пол…

Вот он шумно вздохнул, мучаясь фальшивой тишиной и одиночеством, привалился к покачнувшемуся буфету. Там что-то задрожало.

Мать Лены негромко засмеялась, наклоняя гладко убранную красивую голову, прищурила глаза. Аля машинально отшатнулась от шторы – вдруг прищур относился к ней?