Нетрой откинулся на спинку дивана и, сложив руки на груди да прижав к ней бороду, стал ждать пробуждения Борисфена Нифонтовича. Мимо с завидной регулярностью проносились поезда, как встречные, так и попутные, свидетельствуя о том, что Магистраль жила обычной напряженной жизнью. Из которой их выкинуло неизвестной силой и неизвестными обстоятельствами, превратив в своеобразный камень на берегу реки, мимо которого протекают и время, и жизнь, и все-все-все. Не хотелось бы, чтобы их окончательно занесло здесь песком. В общем, мысли в голове роились мрачные, и больших усилий стоило ему удержать себя в руках, на краю разумности, не позволить сорваться в пучину черной мизантропии. Что было возможно — он знал свой норов. Если это случится, мало никому не покажется. Что, честно, не хотелось. Тем более, в присутствии прессы. Потому и старался не давать характеру волю.
Прошло не меньше часа, а то и больше, когда, наконец, сдержанно прогрохотала дверь соседнего купе, и из него кто-то вышел. Так же сдержанно и глухо дверь закрылась. Следом послышался звук открываемого в коридоре окна, тоже приглушенно-растянутый, благодаря чему Феликс уверился, что вышедший — сам Борисфен Нифонтович. Осторожничает, дабы не потревожить утренний сон своей Клеропатры.
Феликс прогнал оцепенение, в которое медленно, но уверенно, погружался, рывком поднялся и вышел из купе. И действительно, встретил там господина Клера. Тот оторвался от окна, оглянулся навстречу писателю, и, судя по всему, не удивился.
— Тоже не спится? — спросил, протянув теплую сухую ладонь для рукопожатия.
— Давно не сплю, — зафиксировал свое утреннее первенство Феликс.
— Что-то беспокоит? Голова не болит?
— Да, так…
— Что за город? — Клер мотнул головой куда-то за окно, в сторону станции. — Где стоим?
— Понятия не имею, — ответил Феликс. — Сам хотел бы узнать. Ему вдруг представилась вся странность ситуации, в которую они попали, кроме того, он почувствовал, что не так просто ее описать — чтобы не выглядеть смешно или глупо. — Нас отцепили, — тем не менее, сообщил он организатору мероприятия.
— В смысле? — вскинул свои ясные светлые глаза, в которых светилось тотальное непонимание, господин Клер.
— Совсем.
— Да ладно!
— Я тебе говорю! В тупике стоим!
По губам Борисфена промелькнула бабочкой неуверенная, глуповатая улыбка, присела на миг и улетела, освободив место стойкому удивлению. Он перекатил во рту языком неизменный леденец и причмокнул.
— Этсамое… Не знаю. А в чем дело?
— Понятия не имею!
— А проводница что говорит? Проводники-то где?
— Нет никого!
— Та-ак… Борисфен Нифонтович нервно сглотнул и облизал губы. Глаза его расширились больше обычного и перестали мигать. Обескураженность и изумление. — Та-ак, — повторил ничего не значащее. Он, несмотря на раннее утро, уже был в обычной для него белой рубашке, только ворот глубоко расстегнут и манжеты, без запонок, завернуты. Забранная в брюки под тонким ремнем сорочка казалась несколько мешковатой на его поджаром теле, но, что удивительно, выглядела абсолютно свежей.
— Честно говоря, не знаю, что и сказать, — определился он, наконец, с позицией. — Думаю, надо подождать, а там, глядишь, все само разъяснится. Кто-нибудь обязательно придет и все расскажет.
— А если нет? Что если никто не придет?
— А если не придет никто, в чем лично я сомневаюсь, тогда мы пойдем выяснять сами. К начальнику вокзала пойдем, вон он, там должен быть, недалеко. А пока, этсамое, предлагаю выпить кофею и перекусить.
— Хорошо было бы. Только нас от света отключили, поэтому воду не вскипятить.
— А у меня термос имеется, да, — улыбнулся господин Клер. — Только, если ты не против, давай у тебя, а то там Агаша еще спит, беспокоить не хочется.
— Конечно, конечно!
Борисфен Нифонтович бесшумно, как язык в рот, втянулся в свое купе и вскоре вернулся, нагруженный тарелками и свертками, держа подмышкой большой металлический термос, а между пальцами обеих рук бутылку и пару рюмок. Всем принесенным быстро накрыл стол во владениях Нетроя. Тот тем временем сходил в служебное купе за чистыми стаканами.
— Ну! — задавая тон застолью, господин Клер поднял бутылку виски, едва початую ими вчера. — Может, этсамое… Воспользуемся ситуацией временной изоляции? Поправимся? А заодно подзарядимся! Для общения с железнодорожниками, по опыту знаю, нужны терпение и неистощимая энергия.
Феликс с сомнением, весьма скептически посмотрел на предложение Бориса Нифонтовича.
— Да я как-то по утрам не очень… Не употребляю.
Налетевший с неизменным грохотом состав прервал его на полуслове. Феликсу показалось, что его просто бьют по затылку этим тум-дум, тум-дум, тум-дум. Это было неприятно и, в общем, обидно. Будто насмешка над их униженным положением. Поэтому, когда поезд отшумел, он махнул рукой:
— А, давай!
— Правильное решение! — оценил поступок попутчика господин Клер. — Тем более что вискарь качественный весьма и весьма. Ведь хороший вискарь, что скажешь?
— Вчера был неплох.
— А что с ним за ночь изменилось? Ничего не изменилось.
— Нас отцепили, вот что изменилось!