Облако желаний

У Майкла был отсутствующий вид – как будто в его голове усиленно крутились шестеренки. Так он обычно выглядел, когда ему внезапно приходила неожиданная мысль, – и это было нередким явлением. Он повертелся по сторонам, словно запоминая присутствующих (которых было человек шесть), засунул тетрадь в рюкзак и ушел.

Ван Ыок набралась храбрости. Подумала о балансе. Задала себе вопрос: «Что это значит для меня?» Решила, что жизнь могла бы начаться здесь, прямо сейчас, в школе. Собралась с духом.

– Лу, спасибо тебе.

Та покачала головой.

– Они просто идиотки.

– Я собираюсь отнести кардиган на его место. Не хочешь прогуляться?

Лу улыбнулась так, как будто была искренне польщена ее предложением. Ван Ыок поправила себя: Лу была искренне польщена ее предложением сделать что-то вместе, это дружеское предложение, не имеющее ничего общего со школой, ее обрадовало.

Они перешли через дорогу и вошли в Ботанические сады. Какое-то время они шли в комфортном молчании, но вдруг Ван Ыок вспомнила о своей официальной попытке завести друзей и решила, что, наверное, ей следует что-то сказать.

– Чем занимаются твои родители?

Немного неожиданно, но для начала сойдет.

– Одна хирург, вторая преподает историю в университете. А твои предки?

– Мама шьет дома, в основном одежду для младенцев. Папа разделывает курицу на птицефабрике.

– Ух ты, работа не из легких.

– Тяжелый труд, низкая зарплата. И если я буду заниматься тем, чем хочу, нас таких будет трое.

Лу улыбнулась.

– Ты сейчас про искусство?

– Угу. Лишь у мизерного процента художников получается зарабатывать не в убыток себе.

– Верно, но то, что делаешь ты, – это просто потрясающе! Так что, как знать? Слушай, ты вот сейчас только что сказала: «Лишь у мизерного процента художников получается зарабатывать не в убыток себе». Не обижайся, но по тому, как ты говоришь, никогда не догадаешься, что ты из семьи, где английский – второй язык.

– Наверное, это все благодаря подготовительному клубу.

– Правда? Твоим наставником была Деби, верно? Я сидела рядом с ней на прошлой неделе. Она терроризировала какую-то бедняжку «Джейн Эйр».

– Такой же бедняжкой была я пять лет назад. Но это сработало.

– Сработало?

– Теперь я говорю так, как будто в моей семье всегда мысли крутились исключительно на английском.

– Да, но как именно это помогло тебе? Ведь я тоже наставник, не забывай, мне бы не помешало узнать все секреты мастерства.

– Ну, во-первых, у меня было искаженное восприятие упорного труда – все благодаря моим родителям – и я годами просто зубрила слова, очень-очень длинные списки слов каждую неделю. Но параллельно с этим я всей душой полюбила читать. После «Джейн Эйр» мы прочли «Эмму», «Гордость и предубеждение», «Нортенгерское аббатство», «Убить пересмешника», «Над пропастью во ржи», «Грозовой перевал», «Великого Гэтсби», «Дублинцев», «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»…

– Эта последняя книга может вызвать депрессию, – сказала Лу.

– Точно, я до сих пор прихожу в себя. Но еще я читаю целые кипы молодежных романов, и мне нравится английский как школьный предмет. Так что, наверное, это все и сразу. Но во вьетнамском я полный ноль.

– Никто не идеален.

– А откуда ты знаешь всю эту юридическую фигню?

Лу рассмеялась.

– Из телевизора.

– Звучало очень убедительно.

Они пришли к крытой беседке, где Ван Ыок решила оставить кардиган. Она находилась в противоположном конце от того места, где Ван Ыок его нашла. Может, нужно было пройти еще дальше, но ей захотелось положить кардиган в безопасное место. Она на прощание поцеловала сверток и осторожно положила его на сиденье беседки.

– Прощай, прекрасный кардиган, – сказала Лу.

Они двинулись обратно, в направлении школы.

Возможно, для них с Лу это был первый шаг к тому, чтобы стать настоящими подругами. Джесс могла бы встретиться с Лу и ее матерями, и – ее вдруг охватило мимолетное ощущение безбрежности, словно все границы исчезли (такое же ощущение пару раз накрывало ее и в «Манут Фэрвезер»), – когда-нибудь горизонты расширятся.

Для того, кто жил в постоянном ожидании беды, это ощущение было пугающим.

43

Когда Ван Ыок пришла после школы домой, мама плакала.

Так, это был новый уровень выражения эмоций, и это хорошо, верно? Или она случайно обрекла маму на вечные страдания?

– Мама, привет. Ты… я могу чем-то помочь?

– Нет. – Она вытащила из рукава кардигана скомканный бумажный платок и высморкалась. – Может, только если принесешь мне немного воды.

Ван Ыок налила два стакана холодной воды из кувшина, что стоял в холодильнике, и отдала один маме.

– Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?

– Ха! Это из-за этих разговоров я и плачу. Но они говорят, это «нормально». Это «хорошо», поплакать.

– Конечно. В этом нет ничего плохого.

Женщина посмотрела на нее.

– Послушай себя – ты говоришь, как будто мать мне. Снова. – Но ее это почему-то не радовало, наоборот, она выглядела огорченной.

Что ж, Ван Ыок тоже огорчилась.

Ее всегда обнадеживало то, как много слов было в английском языке – больше миллиона. С таким количеством слов в запасе можно сказать все что угодно, понять все что угодно.