Облава

Несколько часов боя, кипящей ненависти, печали и приглушенного биения крови в голове, которые, казалось, вместили в себя дни, месяцы и годы ожидания, сгустили, распалили ядом мести мечты Слобо и затмили подлинный мир. Великий перелом уже наступил. Нет нужды дожидаться листьев и календарной весны, дожидаться возвращения бригад из Боснии, пусть каждый делает свое дело. Что такое весна, зелень, травушка-муравушка? Все это недолговечно и осуждено на увядание. Они сами весна человечества в непрестанном кипении и порыве! «Какие там почечки-мочечки? — кричит в нем все, — нельзя больше ждать! Если враги могут на нас напасть в такое время, значит, и мы можем. Их больше, но мы смелее — вот и получается баш на баш. Надо только ударить без колебания, прямо по голове — быстро, внезапно и беспощадно. Лучше всего напасть неожиданно, ночью, подобно волкам и призракам. Нож и граната! Снять караулы, жандармов, офицеров, штаб за штабом и разогнать этот шелудивый сброд по долине, не дав ему ни вздохнуть, ни поглядеть, откуда стреляют, и они тотчас поднимут руки вверх и попросят пощады. Одни перейдут на нашу сторону, лишь только увидят, как все это здорово получается, а другие перейдут, когда поймут, что пощады не будет. Перейдут непременно, они ведь и раньше были с нами. Из них получатся борцы, обязательно получатся — вон санитар Раич Боснич мигом превратился в борца…»

Раич Боснич шел впереди Слобо, сразу за Ладо и держался так, будто никогда не был интендантом и санитаром в глубоком тылу. Ему в голову не приходит прятаться или убегать, он все время громко ругается. То на ходу выпустит две-три пули в закачавшийся куст, то, наткнувшись на удобное укрытие, из-за облепленной снегом скалы заставит умолкнуть какого-нибудь горлопана, который бахвалится наверху. Вокруг пузырятся белые мячики взрытого пулями снега, он наступает на них и давит ногами. От крика вздулись на шее жилы. Лицо разрумянилось, глаза мечут молнии, он кричит резко и пронзительно, и каждый раз находит что-то новое, соленое и перченое, чтобы заткнуть рты тем наверху. У Слобо и Шако он вызывает восторг. Порой им кажется, что это не Раич Боснич, а какой-то другой герой — из мечты, из книги, из романа «Как закалялась сталь» или бог знает откуда — внезапно вселился в него, принял его облик, чтобы сыграть трудную роль на этой огромной сцене, перед зрителями, которые ненавидят и презирают героев.

Между тем Боснич вовсе не чувствует себя героем. Болит грудь, избитая отдачей, — он клянется про себя, что к следующему бою разыщет кусок автомобильной шины и заменит ею железо, которым окован приклад винтовки. Горят веки, болят от солнечного блеска глаза, при первой же возможности он решил приобрести и шапку с козырьком, который можно поднимать и опускать, когда нужно. Боснич устал, хочет есть, и ему кажется, что он идет слишком медленно и шатается от усталости и что все это видят на белой сцене, освещенной коварными рефлекторами, видят и думают, что его шатает от страха. Не от страха, кричит все его нутро, не боюсь я вашей слепой стрельбы! Вокруг места много, попробуй попади в меня! Не всякая пуля бьет в цель, и не всякая сотая, — да и та, что попадет, — не обязательно свалит. Не могу я умереть, по крайней мере сегодня! Слишком рано, я только вошел в эту новую игру, а новичкам всегда везет.

— Эй вы, обезьяны, псы бесхвостые, вы у меня полаете из-под забора, погодите малость, я вам покажу, будете меня вспоминать!..

VI

Подошли к подъему на Кобиль, осталось подняться на него и по плоскогорью Свадебного кладбища пройти к Рачве. На склоне стояли буки, торчали высокие пни, за которыми удобно укрываться, но и огонь четников усилился. Пулемет на Седлараце не давал двинуться с места. Чтобы обнаружить пулемет и заставить его замолчать, Слобо стал перебегать от дерева к дереву. Он разгорячился, из носа потекла кровь — щекочет, мешает. Он утирает ее рукавом, а она каплет, горячая, на колени. Боснич кинулся к нему.

— Куда тебя ранило, Слобо?

— Не ранило, вот видишь, какая глупость, — сказал он, глотая сгусток крови.

— Сунь за ворот снега, сразу остынешь.

— Суну побольше, его-то уж вдоволь.

Рой пуль засвистел над их головами и ободрал кору с соседнего бука. Слобо нажал на гашетку, очередь получилась короче, чем он ожидал, и тут же в пулемете что-то зловеще затрещало. Он снова нажал, сильнее, но старый ручной пулемет — «шлюха» — оставался нем. «Опять заело, — подумал он, — вечно заедает в самый неподходящий момент!..»