Облетая солнце

Всего за неделю миссис О убедила отца, что мне необходимо носить туфли, а спустя еще несколько недель меня заставили снять масайскую шуку и обрядили в чопорное английское платье, а в волосы заплели ленточки. При этом было строго заявлено, что есть руками больше недозволительно, надо приучаться к столовым приборам, С этих пор запрещалось убивать при помощи рунгу[6] любую живность — змей, птиц, кротов и мошек. Мне больше не разрешали ходить на ужин в семью Киби и охотиться с арапом Майной на леопардов и бородавочников. Теперь я должна была посвятить все свое время образованию и изучению литературного английского. Я пыталась протестовать и побежала к отцу, требуя, чтобы меня оставили в покое. Тот только покачал головой.

— Я долго позволял тебе делать все, что ты хочешь, — сказал он строго. — Теперь — всё. Это только тебе на пользу.

О да! Он позволял мне быть свободной, бегать, сколько я хочу, и это была чудесная жизнь! Теперь же ограничения, введенные миссис О, покончили с ней навсегда. Никогда ничего подобного больше не будет…

— Ну, пожалуйста…

В какой-то момент я почувствовала, что сейчас зарыдаю, но быстро остановила себя — это было не в моих правилах. Я никогда не ныла и не жаловалась. К тому же отец явно не был склонен уступать, и мне не стоило на него рассчитывать. Рассчитывать я могла только на себя, и я настроилась на борьбу. Я покажу этой миссис О, что я ей не какая-нибудь паутина в углу, с которой можно легко расправиться. Я — серьезный противник, и ей придется со мной считаться. Я решила: я буду наблюдать за ней, как за хищником на охоте. Я изучу все ее «повадки» — привычки и склонности, отыщу все ее слабые места. Я буду преследовать ее на каждом шагу, пока не пойму, как победить ее и вернуть мою прежнюю жизнь, — за это я была готова заплатить любую цену.

Глава 5

Тем временем приближался день, когда моя Кокетка должна была принести потомство. Она стала круглая как бочка, и можно было заметить, как внутри ее шевелится маленькое существо и старается вытянуть длинные непослушные ножки. Кокетка выглядела усталой, ее блестящая шкура померкла — жеребенок забирал много сил. Когда я подходила к кобыле с пучком люцерны, она едва шевелила губами, слегка откусывала часть и отворачивалась. Я не ждала, что жеребенок появится скоро. Мысли о нем служили мне утешением, пока я сидела за столом и зубрила ненавистную латынь, в узких, сжимающих пальцы туфлях.

Но однажды ночью сквозь сон я вдруг почувствовала, что Буллер, лежавший, по обыкновению, рядом со мной, резко вскочил. Я тоже встала, прислушалась. Из своей хижины я могла слышать, как суетятся и кричат грумы снаружи. До меня донесся голос отца — он тоже проснулся. В его голосе я уловила тревожные нотки. Я быстро оделась — все мои мысли были только о Кокетке. Неужели случилось что-то непредвиденное? Неужели жеребенок родился на двадцать дней раньше? Это означало только одно — он слабый, больной. Но этого не может быть! Как такое может случиться? Я была уверена в отце — обычно он всегда знал, что делает.

Выбежав во двор, я увидела, что в конюшне горит свет — он пробивался сквозь дверные щели и казался блеклым в темноте. А надо мной в черном бархатном небе сверкали молочно-белые звезды — точно легкие, ослепительные ленты, обвивающие желтоватый серп луны, висящий между ними. Бесчисленное множество ночных насекомых — незваные гости из леса — жужжали и вились в темноте. И только в конюшне царила тишина. Ужасная, гнетущая тишина. Мое сердце сжалось, предчувствуя несчастье. Едва переступая внезапно ослабевшими ногами, я приблизилась к деннику, где находилась Кокетка. Навстречу мне вышел отец. Он быстро приблизился.

— Тебе не стоит смотреть на это, Берил, — сказал отец, сочувственно взяв меня за плечи.

— Что случилось? — спросила я, и голос мой прозвучал глухо.

— Мертворожденный, — тихо ответил он.