Обман

– Героин. Не знаю сколько и не знаю когда. Пациенты сказали, она просидела здесь все утро, но о наркотиках не упоминали.

– Как ее зовут? – спрашивает тот медбрат, что покрупнее, подсовывая под Дженни спинодержатель.

– Дженни. Ее зовут Дженни.

Он поднимает ее и со стуком перекладывает неподвижное тело на каталку.

– Что ж, начнем с этого. Дженни! Дженни! – громко произносит он в самое ухо. – Сколько героина ты себе ввела, дорогуша? – Он выталкивает каталку в коридор и увозит по направлению к отделению экстренной помощи. В коридоре уже столпились пациенты и кто-то из персонала.

Больше я ничего сделать не могу, и поэтому возвращаюсь в кабинет. Все трое, Джули, Люси и Ташондра, сидят на полу, прижавшись друг к другу, и плачут.

– Эй, все нормально. Тише, тише, успокойтесь. Не волнуйтесь за нее. Она уже в отделении экстренной помощи. Вы все очень, очень помогли. Люси и Ташондра, а вы поступили очень правильно, позвав меня и Джули. Скорее всего, вы спасли ей жизнь. – Я отираю пот со лба и жадно глотаю воду из бутылки.

– Где она достала наркотики? – спрашивает Джули.

– Не знаю, – отвечаю я, не глядя на нее. Вместо этого я смотрю на Ташондру и Люси. Обе как по команде опускают голову. – Леди, где Дженни достала наркотики? Это очень важно. Если вы все расскажете, у вас не будет никаких неприятностей, обещаю. Она вам говорила? Вы ведь знаете?

Люси поднимает взгляд.

– Дженни сказала, что ее сестра принесла ей лекарство, которое очень ей нужно, – робко произносит она. – Мы подумали, что она говорит про наркотики, но напрямую Дженни не сказала. И не сказала какие.

Сестра, которая сидит на героине. Не без помощи которой на него подсела и Дженни. Как, мать ее, она сюда попала? Отдышавшись, я открываю на компьютере чистый бланк для отчета и начинаю его заполнять. Джули уводит Ташондру и Люси в комнату для групповых сеансов, чтобы побеседовать, а я говорю, что приду к ним, как только закончу. Мне нужна информация из истории болезни Дженни, и я тянусь за ее файлом. Открываю папку, и первое, что я вижу, – это список всех, кто ее посещал за время пребывания в больнице, и вчерашний список разрешенных и запрещенных визитеров. И большой красный чуть расплывчатый штамп «одобрено» напротив фамилии сестры Дженни, Джеки.

20 января, 11:14

Солнце, бьющее в окна, сегодня особенно яростное, и я опускаю жалюзи, потому что экран монитора бликует, и на нем ничего невозможно разглядеть. Но даже так в кабинете необычайно светло. Не просто светло – ослепляюще светло. Я ищу солнечные очки, чтобы можно было хоть как-то работать. Стопка историй болезни на кресле для пациентов кажется все выше каждый раз, когда я на нее смотрю. Не важно, сколько документов я заполняю и перекладываю в другую стопку, с готовой работой, гора на кресле все растет и растет. Я пью простой «Маунтин Дью», без всяких добавок, и он обжигает, как кислота.

Звонит интерком, и я вижу мигающий зеленый огонек напротив линии, соединяющей с охраной. Пространство наполняет голос Рауля:

– Сэм, к тебе пришел какой-то Лукас. Я направил его в твой кабинет. У него был пропуск для посетителей.

Пропуск для посетителей? Где Лукас раздобыл этот гребаный пропуск? Он никогда раньше не приходил ко мне на работу. Я не успеваю снять трубку и сказать Раулю, чтобы он догнал этого говнюка, выставил его из больницы и отнял фальшивый пропуск, – почти мгновенно раздается деликатный стук в дверь. Я поправляю темные очки – свет все еще невыносимо яркий, встаю и открываю ее.

Лукас стоит в коридоре. Там темнее, чем обычно, – должно быть, перегорела лампочка. В руках у него полуувядший букет. Красные розы, завернутые в зеленый целлофан и перевязанные тоненькой белой ленточкой. От букета несет мочой и мусорным баком. Прежде чем я успеваю сказать ему, чтобы он убирался, Лукас вталкивает меня обратно в кабинет, я теряю равновесие и падаю в кресло для пациентов. На меня обрушивается гора файлов, и я никак не могу нащупать пол под ногами, чтобы подняться на ноги.

Мои очки съехали набок, и я вижу только темный силуэт Лукаса на фоне жгущего глаза белого света. Он бросается на меня. Я пытаюсь прикрыть лицо и грудь, но почему-то в моих руках полно роз, и острые шипы впиваются мне в пальцы.

Я отбиваюсь от него ногами, но каждый раз, когда попадаю в цель, моя ступня погружается в его торс, как будто это не человеческая плоть, а мягкая податливая масса, наподобие зефира. Я никак не могу избавиться от роз, и по рукам струится липкая кровь. Лукас рывком открывает ящик стола, сбив банку «Маунтин Дью», и выхватывает оттуда ножницы. Опрокинутая банка лежит на самом краю стола, и из нее выливается жидкость, неимоверное количество жидкости. Она покрывает пол и поднимается выше.

Мои руки и ладони утыканы шипами, и я не могу сжать кулаки. Волосы обмотались вокруг колесиков кресла, я в ловушке, а «Маунтин Дью» уже доходит мне до ушей. Лукас нависает надо мной, держа ножницы над головой; он не издает ни звука. Острые лезвия поблескивают на солнце. «Маунтин Дью» заливается мне в рот, я задыхаюсь, захлебываюсь, и тут все кончается.