Обман

Хлоя получила образование в одном из университетов «Лиги плюща» и сделала блестящую карьеру в финансовом мире. Она работала в крупном банке на Манхэттене, когда женщины еще были редкостью в банковском деле. Муж, с которым они прожили около двадцати лет, периодически подсыпал ей какие-то наркотики и насиловал. Она просыпалась в чужой одежде, в отелях, где не регистрировалась – по крайней мере, она этого не помнила, в незнакомых районах. И только когда ей пришло в голову оборудовать сумочку встроенной видеокамерой, она узнала, что с ней происходит на самом деле.

Женщины продолжают делиться друг с другом историями, как им удалось выжить, а я мысленно уношусь к своей собственной истории.

Когда они сравнивают орудия избиения – ремни, кулаки, бутылки, – я думаю о том, как Лукас зажимал меня в углу ванной.

Когда Сью говорит, что ее муж умел бить так, чтобы не оставалось следов, я задаю себе вопрос: а не практиковался ли Лукас на других женщинах?

Когда Нэнси говорит о том, что для Гленна поводом для избиений был гнев, когда Люси сообщает, что Джулиус всегда заводился от ревности, а Анна – что она никогда не знала, чем в очередной раз вызовет злобу, я вспоминаю Лукаса и спиртное. Смогла бы я остановить это, если бы он был трезвым?

И к тому моменту, как мы все узнаем, как той или другой «счастливице» удалось сбежать, меня поражает мысль: почему же я до сих пор не сбежала?

24 января, 10:44

– Значит, сегодня первый день нашей сделки. – Ричард переступает порог кабинета. Чувствуется, что он воодушевлен и в то же время немного опасается.

– Значит, вы это так называете? Я бы назвала это скорее шантажом.

– Вы так и будете постоянно злиться? Я же сказал, это пойдет на пользу и вам и мне.

– Я не буду злиться, Ричард. Давайте приступим – мне нужно заполнить историю болезни. Начинайте говорить.

Он зависает над креслом, как будто мои слова застали его врасплох, и думает, как ответить.

– Я не знаю, что говорить. Разве вы не сами задаете вопросы? – Видимо, он продумал все только до того момента, как зажмет меня в кулаке. Что делать дальше, он пока не понимает.

– У вас нет никаких мыслей, никаких идей, как сделать первый шаг? – Мне страшно расспрашивать его о подробностях убийства. – Ну что ж, почему бы вам тогда просто не продолжить ту историю, что вы начали рассказывать несколько недель назад. О вашей матери. – Сказав это, я быстро отворачиваюсь.

– Какую историю о матери? – Ричард наконец садится и, как обычно, устраивается: кладет газеты на край стола, на них – кепку, а потом достает из кармана две маленькие бутылочки текилы. Он отвинчивает крышки и передает одну мне. Мы чокаемся, и он повторяет:

– Какую историю? Что я вам рассказал?

Мы выпиваем текилу до дна.

– Ричард. Вы сказали, что вас посадили в тюрьму, потому что вы убили свою мать, – почти заикаясь, лепечу я и протягиваю ему пустую бутылку, чтобы он спрятал ее в карман. Он так и поступает, а затем достает вторую текилу, вкладывает мне в руку и зажимает кулак.

– Для этого вам понадобится больше чем одна порция. Да и мне тоже.

Мы снова повторяем ритуал, и Ричард наконец приступает.

– Моя мать была особенной женщиной. На самом деле особенной. Она была матерью-одиночкой, и мужчины, который помогал бы ей с хозяйством, у нее не было. У меня нет ни братьев, ни сестер, так что я рос только с ней. Мы жили вдвоем – я и она. В Вудсайде. Там селятся в основном ирландцы. И хотя район был небезопасный, она, кажется, никогда ничего не боялась, потому что была ирландкой. Отец умер, когда я был еще грудным ребенком, и это стало для нее ударом. Очень тяжелым ударом.

Ричард смотрит в окно. Он вытянул ноги перед собой, а руки сложил на животе. Атмосфера в кабинете очень странная. Текила немного притупила мои чувства, но все же я стараюсь держаться настороже. Мне правда страшно. И я не могу поверить, что ему удалось заставить меня согласиться на эту «сделку».

– Я никому не рассказываю эту историю, Сэм. – Он переводит взгляд на меня.

– А я не пью в кабинете с пациентами, Ричард. Вы ведь сами этого хотели. Вы сказали, что желаете, чтобы с вами обращались как с равным, а не как с пациентом.

– Справедливо. Хорошо. Просто я… я не знаю, как все это… выложить.

– Я хочу услышать все, что вы считаете нужным мне рассказать. – Стандартный ответ психолога.

– Ох, прямо вот «все». Уж мне эти женщины. – Он глубоко вздыхает и продолжает: – Очень сложно объяснить, как это было. Я жил со своей матерью, Фрэнсис, в доме на три семьи на Шестьдесят четвертой улице. Вы знаете Вудсайд? – Я киваю, хотя единственная вещь, которая мне известна о Вудсайде, – это то, что он находится в Куинсе. Больше я ни о чем понятия не имею.