Обман

Я помню один случай…

Рядом с ее желтым стулом на табурете лежала фляжка с вермутом. Проехал поезд, фляжка свалилась на пол, и все разлилось. Она пила весь день, и единственное, что осталось в доме из бухла, была эта самая фляжка с вермутом. В тот день она в первый раз меня ударила. Мне было девять лет.

– Вы помните, как именно это случилось? – перебиваю я.

– Конечно, помню. Не помнить такое невозможно. Как бы я ни старался это забыть, я помню все. Абсолютно все. Как пахло на кухне. Цвет плитки. Маленькие пятнышки на растворе между плитками. Помню, что еще подумал – а линолеум может разбиться? У нее был развязан один шнурок, и я испугался, что если она заметит, то опять меня ударит, поэтому потихоньку завязал его, пока возился у нее под ногами, собирая пепел.

Когда упала фляжка, она закричала, чтобы я скорее ее поднял. Я бросил щетку, подбежал и наклонился, чтобы поднять фляжку, и тут она ударила меня в бок. Крикнула, что все выливается. Что я все делаю слишком медленно. Я протянул ей фляжку, но она выбила ее у меня из рук. А потом стала бить меня по голове, сбоку, раз за разом все сильнее, и орала, что я разлил ее лекарство. Я не помню, больно она била или нет, но помню, как зазвенело у меня в ухе, когда она его задела. Я молчал, потому что знал – она пьяная, и, если я скажу хоть слово, будет только хуже. Потом она оттолкнула меня и приказала начать уборку сначала.

Этот тоненький звон, который стоит в ушах, когда тебя бьют по голове, сбоку… Я слышу его сейчас, он становится все громче, и я зажмуриваюсь, чтобы отогнать боль. Как мне знаком этот звук. Я точно знаю, что чувствовал в тот момент Ричард, и слишком отчетливо представляю себя на его месте.

– Резиновых перчаток для уборки у нас не было, и руки у меня покраснели и чесались – от чистящего средства, оно было очень едкое, и оттого, что я тер пол как ненормальный. Фрэнсис засыпала, потом просыпалась и заставляла меня опять и опять начинать все сначала. Я занимался этим всю ночь напролет, пока не настало время идти в школу. Я был весь в пятнах от отбеливателя, а штаны у меня порвались на коленках. – Ричард затихает и снова смотрит в окно, на рабочих на лесах. После некоторой паузы он наклоняется вперед и смотрит на часы на моем столе. – Если я продолжу, то вам совсем не останется времени.

– Ничего. Этот сеанс можно целиком посвятить вашей истории. – У меня такое ощущение, что вместе со своей историей он рассказывает и мою.

– Условия были не такие. – Ричард выпрямляет спину, прячет ноги под кресло и скрещивает руки. – А что вы мне собираетесь рассказать?

Я пожимаю плечами, распахиваю глаза и вскидываю руки.

– А что бы вы хотели знать?

– Я хочу знать, зачем вы прятали в ящике эти бутылочки.

– Ну… – выпаливаю я и замолкаю, но набираюсь храбрости и заговариваю снова: – В то время они были мне очень нужны. Все как-то разладилось, причем все разом, и спиртное было единственным средством, которое помогало мне держаться. Вы сами назвали правильное слово. Я алкоголик.

– И это все?

– Нет, не все, но наш сеанс подошел к концу, и, если уж нам предстоит нарушить все правила и стереть все границы, вам придется дать мне время, чтобы к этому привыкнуть.

– Вы расскажете мне, что с вами действительно произошло? – искренне спрашивает он.

– Может быть, в следующий раз. – Я аккуратно складываю бумаги и прибираю на столе. – Я ведь, знаете ли, тоже ни с кем не делюсь своими историями, как и вы. И не каждый день мой собственный пациент шантажирует меня моим собственным бухлом, а потом поит меня им же и расспрашивает о кровавых подробностях моей жизни. Так что, – я громко фыркаю, – вы уж простите, что я не бросаюсь в это с головой, как утка в воду.

– Мне нет необходимости вас спаивать. На самом деле таким образом я даже истощаю свой запас – то, чем я вас шантажирую. Просто я подумал, что вам наверняка понадобится принять что-нибудь для храбрости, прежде чем вы откроете себя другому.

Я бросаю блокнот в ящик. Ричард берет газеты, надевает кепку и выходит. И только когда дверь за ним закрывается, я вспоминаю, что он не рассказал мне ничего о том, как и почему убил свою мать.

31 января, 11:02

Ричард заходит в кабинет и устраивает обычный ритуал. Газеты и кепка укладываются на углу стола. Из кармана достаются четыре бутылочки «Грей Гуз».

– Фрэнсис начала работать на стадионе «Шей стэдиум» в семидесятом году. После того как «Метс» выиграли Мировую серию в шестьдесят девятом, она решила, что на «Шей» можно неплохо заработать, ведь команда стала такой популярной. Кем тогда могла работать женщина? Либо быть официанткой, либо чистить туалеты. Ну, она и стала официанткой. Разносила пиво и хот-доги и все такое зрителям на трибуне. Иногда пьяные фанаты давали ей большие чаевые. А иногда ничего не давали.

– А вы ходили с ней на игры? – спрашиваю я.

– Нет, я никогда не был на «Шей стэдиум». И видимо, никогда не пойду. Вы не фанат «Метс», Сэм?

– Нет уж. Я фанатка «Янкиз». – Я достаю из-за компьютера флажок «Янкиз» и помахиваю им перед носом Ричарда.