Она была чудесно устроена, я сразу попал куда надо, у нее был легкий вход и тугое неглубокое нутро, мне казалось, что я доставал до самого дна, она сгибала ноги в коленях, я брал ее за икры, они были такие милые, почти совсем гладкие, с чуть-чуть волосками внизу, у лодыжек. Она обнимала меня – а я думал: «Таня! Какая ты прекрасная, но почему ты не Кира?» А когда, наконец, на меня накатило, я не стал шептать этот смешной вопрос «а можно в тебя?». Я едва не простонал вслух: «Кира! Кира! Любимая! Лови! На, на, на, вот, вот, вот тебе, шесть миллионов детишек, поймай в свою матку десяток, пяток, хоть одного!» – и вылился в Таню изо всех сил, во всю сласть.
А потом она сидела в тонком бирюзовом халате моей мамы, курила и говорила: «Все. Мне конец. Кира меня убьет. Я это знаю наверное». Эти старомодные слова «знаю наверное» («наверное» вместо «наверняка» или «точно») она произнесла так же сакрально, как слово «животное» применительно к бесхозному дворовому коту. Я даже растрогался: шутка ли, совсем юная – двадцатилетняя! – женщина ради одного вечера со мною пошла на неминучую смерть от ревнивой старшей подруги. И я долго смеялся, обнимая ее и целуя, трепля по голове, распуская ее шелковый пучок темно-русых волос и делая из него косичку, хохолок и черт знает что, а в изголовье дивана снова горела та самая лампа, бронзовая, с редкими хрустальными висюлями, и я увидел Танин лифчик – он валялся на полу – некрасивый, линяло-бежевый, с растрепанными лямочками, совсем не подходящий к этой лампе.
Я тоже был в халате, я стоял перед ней, сидящей на диване, и вдруг она подняла голову, посмотрела мне в глаза и сказала – спокойно, серьезно и вдумчиво:
– У меня до тебя было четыре человека. Правда, с каждым было совсем помалу.
Но я ни разу не видела, как там всё у мужчины…Я раздвинул полы халата и зачем-то стал тискать и гладить ее плечи и шею, а когда тискаешь и гладишь, естественно возникает…
– Уй ты! – выдохнула она и зашептала: – У тебя встает? – и протянула палец, чтобы прикоснуться.
– Нет, – неожиданно зло сказал я. – Тебе показалось… Не надо. Не трогай. Я тебя серьезно прошу.
Потому что я опять вспомнил про Киру
. Про свою любовь к ней, но не только. Снова подумал, что Кира у нас «прима». А я – если не «прима», то уж точно «секунда», безо всякого сомнения. А Таня – в лучшем случае «квинта», хи-хи.Так что у меня пропало желание еще разочек поиметь Таню. Во всяком случае, сейчас. Хотя и встает. Сосаться и целоваться не хотелось тоже. Ничего не хотелось.
Я молча посмотрел в окно.
– Ты на меня не сердишься?
– спросила она.– Что ты, что ты… Ты такая хорошая!
Я засмеялся, она улыбнулась,
и потом мы поехали к моему другу Андрею, там еще кто-то был, мы пили и веселились и остались у него ночевать, и мы пробыли с ней несколько месяцев, и я – убей меня бог – не помню, как и почему мы расстались.* * *