Обмасонивание

— Эту? Может… у нас такие… ну… пофигуристее есть.

— Эту. Веди.

Голая Ростислава только пыхтела, удерживаемая мною за сведённые на затылке застёгнутые запястья, согнутая до уровня моей опущенной руки.

Недлинный зал в подземелье. С двух сторон деревянные дощатые стены. По углам — стойки с счетверёнными скипидарными светильниками с отражателями. Отражатели развёрнуты от нас, под углом в стены. Посередине под потолком — толстая балка. Привязываю к цепочке наручников ремешок, вывожу девушку в середину зала.

— Стань здесь. Подыми руки.

Привязываю вскинутые руки к потолочной балке.

— Сейчас ты увидишь… зверей. Если до тебя доберутся… порвут на части.

— Г-господин… я же… вся твоя… н-не надо меня… в-волкам…

— Волкам? Х-ха… Волки — дети. Против этих. Ты клялась служить мне? Служи. Ничего не бойся. Просто стой. И держи рот закрытым.

Подручные палача зажигают светильники и откатывают стены. Собранные из деревянных панелей, они легко уходят в стороны. Открывая «зрительные залы» — два симметричных «обезьянника» — пустые помещения, отделённых от коридора толстыми вертикальными железными прутьями.

«Пустые» — от вещей. Но не от людей. В каждом, примерно, по два десятка голых самцов. Нашего биологического вида. Хомнутые… чем-то.

Злые, раздражённые несвоевременной побудкой, ярким светом, отсутствием вчера кормёжки. И возбуждённые зрелищем юной женщины, подвешенной за руки. Абсолютно обнажённой, абсолютно беспомощной, абсолютно… бабой! В метрах четырёх от железных прутьев. Через которые всё видно! Но… не дотянуться. Чуть-чуть.

Вчера в город пришли две группы… контингента. Одна — мятежники из Сарова, другая — шиши из Костромы, взятые Чарджи при умиротворении края.

Первые — убийцы, изменники, фанатики. Вторые — убийцы, насильники, воры. И — их пособники. Разных степеней участия.

Раскалывать их поштучно, выбирая из общей толпы случайным образом — трудоёмко, долго. Но стаи ещё не стабильны, ещё формируются в ходе пересылки. Складывающиеся иерархии пока слабы и конфликтуют между собой. Если спровоцировать столкновение амбиций — будут обиженные. И проявятся лидеры. Стая перестанет выглядеть кучей однородного материала. Станет понятнее, с кем и как Ноготку следует работать в первую очередь. Для большей эффективности.

Вариации выявления того, что Макаренко в Куряже называл «социальным клеем»:

«…Бродил по спальням и я, захватив с собою Горьковского в качестве измерительного инструмента. Нам нужно было, хотя бы на глаз, определить первые признаки коллектива, хотя бы в редких местах найти следы социального клея. Горьковский чутко поводил носом в темной спальне и спрашивал:

— А ну? Какая тут компания?…

В некоторых местах мы ощущали и слабые запахи социального клея, но склеивалось вместе не то, что нам было нужно».

Здесь тоже — «не то что нужно». Главное: «снаружи» не видно «ху из ху». Станет видно. Жизнь заставит, нутро вылезет… Сейчас.

От эрзя нужны зимницы, в которых предполагали прятаться мятежники. От шишей — «адреса, пароли, явки», маршруты и даты караванов, местные контрагенты ушкуйников. Задержки в получении информации по обоим направлениям обернутся гибелью моих людей в тех местах.

Отсюда — провокация «на самочку». Чисто — «на посмотреть». Уже достаточно для проявления перспективных… особей.

Другой вариант — «на хлеб». В развлекательном варианте описан у Буджольд в «Границах бесконечности».

В реале — использовался охраной германских концентрационных лагерей советских военнопленных. Охранники кидали куски хлеба перед голодными людьми вблизи выгребной ямы. Мечущаяся толпа сбивала кого-нибудь из пленных в дерьмо. Людей отгоняли выстрелами и веселились глядя на тонущих.

Нам на подобные забавы… времени нет. Мы — работаем.

Хмыканье, фырканье, ворчание в «обезьянниках» затихло. Народец начал приближаться к решёткам. Прищурено присматриваются — им плохо видно против света. Женщина. С полураспущенной косой. Молодая. Но уже… здесь такие по одному-два ребёнка имеют. А эта, явно, ещё… может даже и нетронутая…

Голая! Одна! Привязанная!

Так охотники крокодилов ловят. На привязанного козлёнка. И не только крокодилов. И не только на козлят. Почти все — охотились с живой приманкой, всё знают. Но… инстинкты бабуинов, гамадрилов, павианов и вообще — гиббонов… А опасности-то… какая опасность?! От разглядывания привязанной беспомощной самки?

Человек — сам себе враг. Смерть неминучая. Это я понял ещё в киевских застенках. Просто — по природе своей.

И наши «зрители» принялись это старательно подтверждать.

Наиболее «реактивные» выдвинулись к решёткам. «Отмычки», «шуты». Аж подвывают от предвкушения. Начали подманивать:

— У-тю-тю… Сл-а-аденькая моя… Не бойся, не бойся… мы сща тебя… чуть-чуть…

Ростислава при первых звуках, характерных умильных интонациях — рванулась в сторону. Но — недалеко. Вот, собственно, для чего и нужны наручники.

И с другой стороны — пошла аналогичная акустика. Улещивают на двух языках. На трёх — слышен и тюркский.

Внешняя соревновательность — хорошо. Лакомый кусочек, к которому тянутся чужаки — подгоняет самцов в обеих стаях.