Обмасонивание

«Мой предок Ратша мышцой браннойСвятому Невскому служил…».

С высоты такого аристократизма, шестивековой родословной, можно и ёрничать:

«Но я… Я — мещанин».

Наследственность, «кровь» распространяется на всё. Не только на имущество, но и на положение в обществе, правила поведения, границы допустимости… На саму себя. Ты то, чем были твои предки. «Что было — то и будет. И нет ничего нового под луной». Предки — сволочи, преступники, развратники, изменники — и ты такая же. Стать иной — невозможно. «От осины не родятся апельсины».

Наследственная аристократия, родовая честь… Княжна Суздальская — одна манера поведения, мышления. «Плод греха» — другая.

Но человек-то не изменился! — Изменился. В мелочи, в собственных представлениях о предках своих. Стоило только выбить эту детальку виртуала, чуть изменить её взгляд на происхождение — бессмысленность жизни, готовность к смерти.

«Мелочь» — да. Для меня. Для законченного эгоцентриста. Для «нелюди». Люди — думают как она.

* * *

Правда ли это? Или просто слова измученной женщины? «Зануда — человек, которому легче отдаться, чем отказать»?

Проверяем. «Опыт — критерий истины». Включая и опыт с человеками. Без фанатизма и необратимых, но… сурово.

И главное — так «угореть» их или…

«Или» — что?! Какой бы она не была — эта парочка, их просто «пребывание в числе живых» представляет смертельную опасность! Для моего города, для прогресса! Для Родины! Для всего человечества!

И для меня лично…

Хочешь безопасности, Ванюша? — Сдохни их! Логика же! Целесообразность же ж! «Мёртвые сраму не имут». И прочих действий… не совершают.

— Ты знаешь что это?

Я вытащил из кармана небольшую дугообразную железку.

— Это — холопья гривна. Рабский ошейник. Знак твоего униженного состояния. Орудия говорящего. Моего имущества. Приложить к шее. Вот так сдвинуть. До щелчка. Снять — невозможно. Навечно. Хоть в могилу — а с ним.

Кинул на землю между нами.

— Возьми. Надень. Сама. Если хочешь. Это твоя последняя «своя воля». Потом — неволя.

Она несколько неуклюже перевернулась, подползла на четвереньках к куску металла. Несколько мгновений рассматривала. Как будто змею ядовитую. Потом уселась на пятки, извечным женским движением мотнула головой, откидывая рассыпающуюся косу, шмыгнула носом и, приложив ошейник к горлу, сдвинула концы. До щелчка. Посидела, глядя в пол. Вскинула измученные глаза:

— Вот я. Господин.

— Хорошо.

И вправду — хорошо. «Угорание в бане» со смертельным исходом… нет, не отменяется. Но — откладывается. И ещё — я был прав, предложив Ноготку наше… её участие в сегодняшнем представлении. Заодно и проверим.

— Вытяни руки. Это — браслеты. Наручники.

Щёлк-щёлк. Великоваты. Сойдёт — маленькие были бы хуже.

— Зачем? Я и так в воле твоей. Господин.

— Ты — да. Душой, разумом. Тело твоё — нет. Ты можешь… испугаться. Ненароком. Этого — не надо. У тебя отныне нет иного страха, чем страх перед моим неудовольствием. Мор, глад, трус, трубы небесные, печи адовы… Не страшны тебе. Ты — в лапах «Зверя Лютого». Уже. У тебя отныне нет чести, стыда, совести. Иначе, чем за дела твои передо мной.

Бесстрашна и бесстыдна. А как иначе, если стыд есть страх? Страх перед общественным мнением. Перед друзьями и близкими. Перед собственной совестью, несущей прежнюю этику, былые представления «о добре и зле». Перед сносимыми ошмётками недостроя на пустыре души.

— Сейчас ты сослужишь мне службу. Телом. Простенькую.

Усталый, чуть презрительный, всё-всё понимающий вздох. «Все вы, мужики…». Мои намерения — просчитаны и согласованы. Сейчас кормой разворачиваться начнёт или на спинку отвалится. Э-эх, девочка… Я же — «Зверь Лютый», я ж «не от мира сего». Кабы меня всегда так легко было просчитать — меня уже давно бы… закопали.

— Ты. Должна. Не бояться. Понятно?

Слышит. Воспринимает. Во как затряслась. От страха перед чем-то… непонятным, не… непредставляемым.

— Не трясись. Ты — вещь. Приспособление. Лаптю ношенному даже и перед последним костром — дрожать не положено. Руки на затылок. Встала. Пошла.

Я рывком поднялся. Как-то вспомнилась Саввушкина выучка насчёт «перетекания на коленях».

Забавно: это стало одним из элементов моих боевых тренировок, применяется Артемием при подготовки новиков. Перетечь и встать, перетечь и упасть, перетечь и откатиться.

И, всегда, убить. Врага. Неготового к атаке из этой позиции.

Человек коленопреклонённый — человек смирённый. Смирный, смирившийся, покорный. Выученный беспомощности. «Это ж все знают!». Иного и не ждут. Потому и встречают смерть свою в… в недоумении.

Цена? Что дороже — преклонить колена и увидеть смерть врага или стоять до последнего, видя гибель соратников? Кабы от этого действа вороги мухами дохли — я б отсюда до Иерусалима на коленях сползал.

А вот у девочки навыка нет. Отвела сцепленные запястья на затылок и неуклюже, теряя равновесие, попыталась встать. Поменяй порядок, жертва разврата! Не, не доходит. Пришлось ловить. И нагибать. Как и положено ходить в моих МКС.

Ноготок уже довольно давно сопел за дверями, заждался.