Обналичка и другие операции

А Юра от меня отошел, «отстроился», как он сам когда-то это называл. Или «вывел за скобки», так он говорил про других людей, которые вместе живут, но общих интересов не имеют. Рассказывать мне про свою работу перестал. Дома стал себя вести по-другому. Сидит, к примеру, за столом, вдруг встанет и чаю себе нальет. Раньше у нас не так заведено было, раньше я ему все подавала. Он даже и не просил, а я угадывала. Ему это очень нравилось, что я его желания чувствую. А я счастлива была от этого. Кристиночка очень ко мне привязалась. Каждые полминуты говорила: «Бабушка, бабушка…» И сказать, бывало, нечего, а она все окликает. Выйду я на минуточку на кухню, а она зовет. Юра ей скажет: «Нет твоей бабушки, улетела на Луну и никогда не вернется!» Кристиночка сразу плакать. Я вернусь, а она сквозь слезы говорит: «Дедушка пошутил». Юра тогда, в январе, 27 числа, с утра недомогал, на работу не пошел, остался дома. Днем поспал, а потом сидел хоккей смотрел по телевизору до часу или до двух часов ночи. Я искупала Кристиночку, сказку прочитала, потом спросила ее, о чем сказка, это Юра настаивал, чтобы я ее обязательно спрашивала, что она поняла. Потом свет погасила и посидела около нее в темноте пять минут, так Кристиночка всегда просила. Вышла из ее комнаты, уже был одиннадцатый час. На душе неспокойно. Я к Юре пошла. Он в кресле сидит, хоккей смотрит. Подошла к нему, по голове погладила: «Как ты себя чувствуешь?» — говорю. «Что-то неважно…» — отвечает. Я пошла, чай ему приготовила, принесла в кабинет. Он говорит: «Спасибо, иди спать». Я и пошла, ног под собой уже не чуяла, и глаза слипались. Зашла к Кристиночке, а она без одеяла лежит, раскрылась. Я ее укрыла, пошла в спальню, легла, и как провалилась. Проснулась, половина третьего на часах. Юры рядом нет. Пошла в кабинет. Он сидит в кресле бледный, весь в поту, и за левый бок рукой держится. «Юрочка, говорю, давай «скорую» вызовем!». «Давай, если через полчаса не отпустит, то вызовем. Они меня в больницу, наверное, заберут…» — говорит, а во рту как будто каша. «Нитроглицерин принял? Я тебе сейчас еще капель накапаю…» — говорю, а сама думаю, что, наверное, Кристиночка опять раскрылась. Он почувствовал, что я о постороннем думаю, не о нем. Сердито так сказал: «Ладно, иди, ничего не нужно…» Я и пошла к Кристиночке. Нет, она не раскрылась. А мне кажется, что, стоит мне отойти, Кристиночка раскроется, наваждение какое-то. Я села около нее и просидела минут десять. Спит спокойно, не ворочается. Я вышла, пошла к Юре, а он умер…

Вот так… Не уберегла я Юру, не удержала я его, свой конец ниточки отпустила, засуетилась, из-за пустяков главное прозевала… Меня дочери утешают, говорят, что моей вины нет, но я-то знаю…С тех пор я как будто помешалась. Кристиночку от себя боюсь отпустить, даже с матерью. Только ей и живу: кормлю, пою, купаю, занимаюсь с ней, в детский сад и в музыкальную школу вожу… Спать уложу и ношусь по квартире, двери закрываю, свет выключаю, телевизор тише делаю. Если люди есть дома, шикаю на них, чтобы шепотом говорили, чтобы не смеялись, не чихали, не кашляли, не беспокоили Кристиночку. Катались тут с ней на речном трамвайчике. На конечном пункте с кораблика на берег перебросили трап без перил, сходни. Матрос рядом со сходнями стоит, помогает людям сойти, а маленьких детей переносит. Здоровый такой парень, веселый. Все выстроились к нему в очередь. А я только и думаю, как бы самой Кристиночку на берег переправить, а то матрос уронит еще. Остановилась на сходнях, спиной к матросу повернулась, оттерла его от Кристиночки, и сама стала ее переводить. Была бы настоящая опасность, могли бы из-за моей глупости свалиться в воду все трое, и матрос, и я, и Кристиночка. Матрос даже выругался по-мальчишески: «Ну, вы, мамаша, блин, даете!» Стыдно вспоминать… Порчу ребенка… Кристиночка уже грубить мне начала, замахивается на меня… Я ее спрошу, а она отвечает: «Бу-бу-бу». Еще стала говорить мне: «Отстань!» Я ей что-нибудь объясняю, а она уши руками затыкает, я ей показываю, а она отворачивается. Несколько раз я уже от нее плакала… Все понимаю, а сделать ничего не могу с собой… Я знаю, что тебя Петя уговорил поехать сюда со мной. Но мне так с тобой хорошо, мне с тобой легче, Галя.

Последняя глава

Артур шел в одних плавках и босой по плоскому мокрому песку, держа левой рукой сына Ванечку, а в правой руке нес сумку со своими шлепанцами, с сандаликами и рубашечкой сына. На ноги справа накатывался прибой, заливал ноги Артура, а Ванечка подпрыгивал каждый раз, чтобы пенный фронт волны не попал на ноги, подпрыгивал до прихода волны, а приземлялся уже в мутную воду с песком. Прыгал он уже минут десять, и ему не надоедало. Артур смотрел на ноги сынишки и думал только о том, удастся Ванечке перепрыгнуть через волну, или волна накатит на его голые ножки.