Один мой друг как-то сказал мне: «Всё испортил монотеизм!» В тот миг, когда мы уже готовы были подняться над двойственным пониманием мира, мы вдруг остановились на Едином и упустили из виду безграничное единство, которое его превосходит. Это единство, которое выше Единого, – тайна, не ограниченная формой или значением. Поэтому в отношениях, в ходе совершенствования триангуляции, двое не довольствуются тем, что обретают единство или даже становятся Одним. Они так же, как и все другие, стремятся соприкоснуться с живой истиной. Взаимодействовать с непрерывно различающим умом из неразделимого сердца. Здесь стоит говорить не столько о «наблюдателе», сколько о состоянии наблюдения. О чистом созерцании. Это не столько наблюдение из некой устойчивой позиции – не очередная форма монотеизма, сколько причастность происходящему, свободное присутствие в сердце.
Даже если в отношениях двое дошли до точки, где они обретают единство, всё же у них есть возможность для дальнейшего развития – для исцеления от глубочайших печалей и возникновения неожиданного безмолвного понимания, способного формировать дальнейший путь.
Триангуляция позволяет нам, нигде не останавливаясь, подниматься всё выше и выше – проникая в глубину, переживать священную таковость. Нередко мы испытываем такую глубокую безусловную любовь, что буквально
Сознательные отношения – это искусство, преображающее бессилие ума в магию сердца. Когда вы «пребываете в любви» и вдруг утрачиваете открытость сердца, кажется, что вы никогда прежде не были настолько закрыты. В этом состоит парадокс глубокой любви: чем больше открытости в вашем сердце, тем более долгий путь ему требуется пройти, чтобы закрыться. Подобная закрытость приносит столько страданий, что трудно не усвоить её урок: любая привязанность, существующая в уме, ограничивает открытость сердца. Не существует
Некоторые люди с гордостью рассказывают, что способны сохранять «личное пространство» и в случае конфликта не общаться с близким человеком много дней. Они гордятся своей независимостью, своим умением «сохранять индивидуальность». И всё было бы хорошо, если бы только эти люди могли поступать так, исходя не из чувства гнева, – но с открытым сердцем, проявляя милосердие к себе.
Честно говоря, когда мы с Ондреа ощущаем взаимную душевную закрытость, она настолько пугающее очевидна, что мы не в силах её долго выносить и снова открываемся друг другу. Поэтому мы редко закрываемся друг от друга дольше, чем на несколько минут. И мы никогда не ложимся спать и не расходимся, не избавившись от «недопониманий», которые разделяют нас. Именно в минуты закрытости сердца, в минуты кромешной тьмы, когда свет кажется недосягаемым, становится ясно, насколько мы действительно преданы друг другу и пути познания. Когда вы любите, только преданность может вас спасти.
Наш друг был прав, когда отметил, что нам сильно мешает монотеизм в различных его проявлениях. Нужно бдительно следить за этой склонностью ума, которому ничего не стоит подняться над двуличием дуальности, удовлетвориться Единым и не замечать величия более возвышенного единства. Д. Г. Лоуренс говорил, что даже любовь – ещё не последний предел, ведь глубины души неизмеримы. Так не оставайтесь на безопасной, известной или даже «священной» территории. Не останавливайтесь! Когда мы приобщаемся к сердцу Бога, отношения наполняются переживанием взаимосвязи, и остаётся только единство. Здесь стоит процитировать слова Махараджи: сердце обычного человека подобно маслу, оно тает в присутствии пламени. Но сердце истинно любящего тает, когда пламя касается сердца его возлюбленного. В таком единении мы становимся «дыханием внутри дыхания», простором, в котором мы не только соединяемся, но откуда мы возникаем.
18
Обеты
Главный обряд посвящения в буддизме махаяны называется обетом бодхисаттвы. Бодхисаттва – это человек, который принимает на себя обязательство содействовать благополучию и освобождению других существ. Истинно любящий человек с непреклонным сердцем, подобно бодхисаттве, которого описывает Судзуки Роси, обязуется содействовать благополучию любимого и «даже если солнце взойдёт на западе, я не изменю своему слову».