Обойденные

- Не понимаю я,- начала она через несколько минут,- как это делается все у людей... все как-то шиворот-навыворот и таранты-на-вон. Клянут и презирают за то, что только уважать можно, а уважают за то, за что отвернуться хочется от человека. Трусы!

- Отчего же не что-нибудь другое, а трусы?

- Так, потому что это все от трусости. En gros {в целом (франц.)} все их пугает, a en detail {по мелочам (франц.)} - все ничего. Даст человек золотую монету за удовольствие, которого ему хочется,- его назовут мотом; а разменяет ее на пятиалтынные и пятиалтынниками разбросает - только погаже как-нибудь - ничего. Как это у них там все в головах? Все кверху ногами.

- Подите же с ними! - тихо отвечал Долинский.

- Ведь это ужасное несчастие.

- Да, это не счастие!

- Но как же это делается? Я, например, совсем не понимаю, как это разменяться, стать мельче, чем я есть?

- Очень просто, Дорушка. Употребляя вашу метафору, один человек сам боится раскутиться на весь капитал" а другой и предлагал свою целую золотую монету, да взамен ее получил кое-что из мелочи, вот и пошла в обоих случаях в обороте одна мелочь, на которую уж нельзя выменять снова целой монеты; недостает уж нескольких пятиалтынных.

- Какие у людей маленькие душонки! - сказала Даша с презрительной гримаской.

- У кого же они больше?

- Да у никого. Это-то и скверно, что ни у кого. Даша задумалась и, помолчав, спросила:

- А вы, Нестор Игнатьич, много набрали мелочишки в сдачу?

- Есть безделица.

- А зачем?

- Бог его знает, зачем? Да и тут ваша милая метафора не годится. Не руками берут эту, как мы сказали, сдачу; а сама она как-то после оказывается. Есть поговорка, что всего сердца сразу не излюбишь.

- Ну, да.

Даша подумала и тихо проговорила:

- Я это понимаю. Мне вот только непонятны эти люди маленькие со своими программками. Счастья они не дают никому, а со всех все взыскивают.

- Кому ж они понятны?

- Как вы думаете: ведь я уверена, что это более все глупая сентиментальность делает?

- И сентиментальность, пожалуй, а больше всего предрассудки, разум, с детства изуродованный, страхи пустые, безволье, привычка ценить пустые удобства, да и многое, многое другое.

- Да, разум, с детства изуродованный,- это особенное несчастье.

- Огромное и почти всегда вечное.

- Вы как же думаете... Я знаю, что вы поступать не мастер, но я хочу знать, как вы думаете: нужно идти против всех предрассудков, против всего, что несогласно с моим разумом и с моими понятиями о жизни?

- На это, Дорушка, я полагаю, сил человеческих не достанет.

- Но как же быть?

- Самому только не подчиняться предрассудкам, не обращать внимания на людей и их узкую мораль, стоять смело за свою свободу, потому что вне свободы нет счастья.

- А вам скажут, что жизнь дана не для счастья, а для чего-то другого, для чего-то далекого, неосязаемого.

- Что ж вам до этого? Пусть говорят. На погосте живучи, всех не переплачешь, на свете маясь, всех не переслушаешь. В том и вся штука, чтобы не спутаться; чтобы, как говорят, с петлей не соскочить, не потерять своей свободы, не просмотреть счастья, где оно есть, и не искать его там, где оно кому-то представляется.

- Да-с, да: в этом штука, в этом штука!

- Мне так кажется, а впрочем, может быть, я и неправ.

- Нет, я чувствую, что это правда. Скажите, пожалуйста, вам все это не мешает жить на свете?

- Что такое?.. Путаница-то эта?

- Путаница-то.

- Ну, как вам сказать?

- Да так: чувствуете вы, например, себя свободным от всех предрассудков?

- Теперь я чувствую себя очень свободным.

- А прежде?

- Да и прежде. Впрочем, я, по каким-то счастливым случайностям, давно приучил себя смотреть на многое по-своему; но только именно все мне как-то очень неспокойно было, жилось очень дурно.

- Вы очень много любили людей?

- Да, меня учили любить людей, и я, точно, очень любил их.

- А теперь?

- Вы знаете, что я зла никому не делаю или, по крайней мере, стараюсь его не делать.

- Только уж не привязываетесь к людям?

- Я люблю человечество.

- Как мне надоела эта петербургская фраза! Так говорят те, которые ровно никого и ничего не любят; а вы не такой человек. Вы мне скажите, какая разница в ваших теперешних чувствах к людям с теми чувствами, которые жили в вас прежде?

- Близких людей у меня нет.

- Совсем?

- Кроме Анны и вас.

- А прежние привязанности?

- Растоптали их, теперь они засыпались.

- А мать?

- Я ее очень люблю, но ведь ее нет на свете.

- Но вы ее все-таки любите?

- Очень. Моя мать была женщина святая. Таких женщин мало на свете.

- Расскажите мне, голубчик Нестор Игнатьич, что-нибудь про вашу матушку,- попросила Дора, быстро приподнявшись на локоть и ласково смотря в глаза Долинскому.

- Долго вам рассказывать, Дорушка.

- Нет, расскажите.