Обойденные

- Так, что-то надоело. Хочу воспитывать в себе волю, Вера Сергеевна,-шутил Долинский.

- А, это очень полезно.

- Только боюсь, не поздненько ли это несколько?

- Ну, mieux tard...

- Que jamais {Лучше поздно... чем никогда (франц.)}- замечание во всех других случаях совершенно справедливое,- подсказал Долинский.

- Не собираетесь в Россию? - спросила Вера Сергеевна после короткой паузы.

- Нет еще.

- А там новостей, новостей!

- Будьте милостивы, расскажите.

M-lle Онучина рассказала несколько русских новостей, которые только для нее и были новостями и которые Долинский давно знал из иностранных газет. Старая Онучина все не выходила. Долинский посидел около часу, простился, обещал заходить и ушел с полной решимостью не исполнять своего обещания.

- Что ты там сидел так долго? - спросила его Даша, встречая на крыльце, с лицом в одно и то же время и веселым, и несколько тревожным.

- Всего час один только, Дора,- отвечал покорно Долинский.

- Час! Как это странно...- нетерпеливо сорвала Дора и остановилась, чувствуя, что говорит не дело.

- Нельзя же было, Дора.

- Ну, да... очень может быть. Ну, что ж тебе рассказали?

- Ничего. Просто поклон привезли.

- От Анны? - Да.

Оба долго молчали. Даша сидела, сложа руки, Долинский с особенным тщанием выбивал щелчками пыль, насевшую на его белой фуражке.

- Что ж еще рассказывали тебе? - спросила, поправляясь на диване, Даша.

- Ничего, Дора.

- Как это глупо!

- Что не рассказывали-то?

- Нет, что ты скрытничаешь.

- О новостях говорила m-lle Vera.

- О каких?

- Ну, все старое. Я тебе все давно говорил.

- Чего ж ты таким сентябрем смотришь?

- Это тебе кажется! Тебе просто посердиться хочется.

- Первый туман,- сказала Даша, спокойно давая ему свою руку.

- Какой туман?

- На лбу у тебя.

- Ну, что ты сочиняешь вздоры, Даша!

- Не будь, сделай милость, ничтожным человеком. Наш мост разорен! Наши корабли сожжены! Назад идти нельзя. Будь же человеком, уж если не с волею, так хоты с разумом.

- Да чего ты хочешь, Даша? Даша вместо ответа посмотрела на него искоса очень пристально и с легкой презрительной гримаской.

- Я ж люблю тебя! - успокоивал ее Долинский.

- И боишься?

- Чего?

- Прошлого.

- Бог знает, что тебе сегодня кажется.

- То, что есть на самом деле, мой милый.

- Напрасно; я только думаю, что честнее было бы с нашей стороны обо всем написать...

Даша задумалась и потом, вздохнув, сказала:

- Я сама знаю, что нужно делать. Вечером, по обыкновению, они сидели на холмике и в первый раз порознь думали.

- Ты ничего не работаешь? - спросила Даша.

- Ничего, Дора.

- Я тоже ничего.

- Что ж тебе работать?

- А деньги у нас есть еще?

- Не беспокойся, есть.

- Работай что-нибудь, а то мне стыдно, что я мешаю тебе работать.

- Чем же ты-то мешаешь?

- Да вот тем, что все ты возле меня вертишься.

- Где ж мне еще быть, Дора?

- И это, конечно, правда,- сказала с задумчивой улыбкой Даша и, не спеша пригнув к себе голову Долинского, поцеловала его и вздохнула.

Тихо они встали и пошли домой.

- Какой ты покорный! - говорила Даша, усевшись отдохнуть на диване и пристально глядя на Долинского.- Смешно даже смотреть на тебя.

- Даже и смешно?

- Да как же! Не курит, не ходит никуда, в глаза мне смотрит, как падишаху какому-нибудь.

- Это все тебе так кажется.

- Зачем ты перестал курить?

- Наскучило.

- Врешь!

- Право, наскучило.

- Право, врешь. Ну, говори правду. Чтобы дыму не было - да?

Долинский улыбнулся и качнул в знак согласия головой.

- Чем ты меня любишь?

- Как чем?

- Ведь у тебя сердце все размененное, а любить можно раз в жизни,-сказала, смеясь, Даша.

- Ну, почему ж я это знаю.

- А что, если б я умерла? Долинский даже побледнел.

- Полно, полно, не пугайся,- отвечала Даша, протягивая ему свою ручку.-Не сердись - я ведь пошутила.

- Какие же шутки у тебя!

- Вот странный человек! Я думаю, я и сама не имею особенного влечения умирать. Я боюсь тебя оставить. Ты с ума сойдешь, если б я умерла!

- Боже спаси.

- Буду жить, буду жить, не бойся.

Утром Нестор Игнатьевич покойно спал в ногах на Дорушкиной постели, а она рано проснулась, села, долго внимательно смотрела на него, потом подняла волосы с его лица, тихо поцеловала его в лоб и, снова опустившись на подушки, проговорила:

- Боже мой! Боже мой! Что с ним будет? Что мне с ним сделать?

Опять все за грудь стала Даша частенько потрогиваться, как только оставалась одна. Но при Долинском она, по-прежнему, была веселою и покойною, только, кажется, становилась еще нежнее и добрее.

- Напишу я, Даша, Анне,- говорил ей Долинский.

- Что ж ты ей напишешь?

- Что я тебя больше всего на свете люблю.

- Она это и так знает! - улыбаясь, ответила Даша.

- Почему ты думаешь?

- Я это знаю.

- Все же надо написать что-нибудь.

- Нечего писать что-нибудь.

- Нет, по-моему, все-таки лучше писать ничего, чем ничего не писать.

- Подожди. Я напишу сама,- отвечала после минутной паузы Дора.

А все не писала.

Глава третья

ЦВЕТУТ В ПОЛЕ ЦВЕТИКИ ДА ПОМЕРКНУТ

Март прошел. Даше уже невмоготу стало скрывать своего нездоровья, и с лица она стала изменяться.

- Весна, верно, у нас начинается,- сказала она один раз Долинскому.

Долинский понял Дашино вступление и мгновенно побледнел.