Обойденные

- Слабость у меня какая-то во всем теле,- пояснила Дора.

- Что с тобою?

- Ничего, а так - слабость.

- Господи! Дорушка! Счастье мое, да что ж это с тобой?

- Ничего, ничего. Слабость маленькую все чувствую, и больше ничего.

А доктора звать ни за что не хотела.

Кашель стал появляться, и жар по ночам обнаруживался.

- Какой ты забавный! - говорила Даша, откашливаясь, смотря на Долинского.- Я кашляю, а его точно давит что-нибудь - откашливается по обязанности. Ну, чего ты морщишься? - весело спросила она и засмеялась.

- Не смейся так, Дора.

- Чего ж плакать, мой друг?

- Боюсь я за тебя.

- Чего? Что я умру?

Долинский смотрел на нее молча и менялся в лице.

- Ты умри со мной.

- Полно шутить.

- Ага! Любишь, любишь, а умирать вместе не хочешь,- говорила Дора, играя его волосами.

У Долинского навернулись слезы, и он отвечал:

- Нет, хочу.

- А лжешь!

- Да полно ж тебе меня мучить, Дора.

- Не мучить! Ну, хорошо, ну, слушай. Дорушка повернулась к нему лицом и сказала:

- Вот, мой друг, что сей сон обозначает... Дорушка снова остановилась.

- Да что же ты хочешь сказать? - нетерпеливо спросил Долинский, отирая выступавший у него на лбу холодный пот.

- А то, мой милый, что... не обращай ты внимания, если тебе когда-нибудь кажется, что я будто стала холодна, что я скучаю... Мне все стало очень тяжело; не могу я быть и для тебя всегда такою, какою была. И для любви тоже силы нужны.

- Да что же с тобой такое?

- Дурно.

- Господи! Что же такое? Что?

- Давно дурно.

- Чего ж ты молчала?

- Это все равно.

- Как, все равно?

- Ничто мне не поможет.

- Ты себе сочиняешь,- сказал, вскочив, Долинский.

Даша молчала.

- Иди, ложись спать и дай мне уснуть, - сказала она через минуту.

Долинский в раздумье сел у ее ног.

- Ложись тут и спи,- сказала опять Даша, указывая на место у своих ног.

По дрожащим и жарким губам Долинского, которыми он прикоснулся к руке Даши, она догадалась, что он расстроен до слез, и сказала:

- Пожалуйста, пусть будет очень тихо, мне хочется крепко уснуть.

Глава четвертая

ПРИГОВОР

Утром Долинский осторожно вышел из комнаты и отправился к доктору.

В двенадцать часов явился доктор и, долгонько посидев у Даши, вошел в комнату Нестора Игнатьевича, написал рецепт и уехал, а Даша повеселела как будто.

- Ну, чего ты так раскис! - говорила она Долинскому.- Все хорошо, я сама напрасно перепугалась. Поживем еще, поцарствуем.

Долинский только руки ее целовал. Он хотел надеяться и не смел верить.

- Ну, ну, полно же. А ты вот что сделай для меня. Принеси мне нашу казну.

- Денег еще много.

- Посмотрим.

Денег, точно, было около двух тысяч франков.

- Мало. Ты должен для меня заработать много. У меня есть к тебе просьба.

- Приказывай, Даша.

- Заработай мне денег. Мне деньги нужны.

- Выдумываешь что-нибудь.

- Право, нужны: наряжаться хочу.

- Ну, хорошо, я буду работать, а ты скажи, на что тебе деньги нужны?

- Видишь, пора нам и за дело браться. Ты работай свою работу, а я на первые же деньги открываю русский, этакий, знаешь, пока маленький ресторанчик.

Долинский рассмеялся.

- Ничего нет смешного! Я не меньше тебя заработаю. Англичане же все ходят есть ростбиф в своем трактире.

- Ну?

- А у меня будет солонина, окрошка, пироги, квас, полотки; не бойся, пожалуйста, я верно рассчитала. Ты не бойся, я на твоей шее жить не стану.-Я бы очень хотела... детей учить, девочек; да, ведь, не дадут. Скажут, сама безнравственная. А трактирщицей, ничего себе, могу быть - даже прилично.

Долинский еще искреннее рассмеялся.

- Ничего, ничего,- говорила с гримаской Дора.- Ведь, я всегда трудилась и, разумеется, опять буду трудиться. Ничего нового! Это вы только рассуждаете, как бы женщине потрудиться, а когда же наша простая женщина не трудилась? Я же, ведь, не барышня; неужто же ты думаешь, что я шла ко всему, не думая, как жить, или думая, по-барски, сесть на твою шею?

- Да я ничего.

- Ну, так нечего, значит, и смеяться. Работай же. Помни, что вот я выздоровею, фонд нужен,- напоминала она, вскоре после этого разговора Долинскому.

- Что же работать?

- Господи! Вот Фигаро нетленный: все ткни его носом да покажи. Ну, разумеется, пиши повесть.

- Дорушка! Вы же понимаете, что повести по заказу не пишутся. У меня в голове нет никакой повести.

- Ну, я тебе задам.

- Задай, задай,- весело отвечал Долинский.

- Ну, вот ты да я - вот тебе и повесть.

- Нет, это уж пусть другие пишут.

- Отчего ж?

- К сердцу очень близко.

- Напрасная сентиментальность. Ну, Онучина, которой любить хочется, да маменька не велит.

- Я ее совсем не знаю, Дора.

- Побеседуй,

- Да откуда ты-то знаешь, что ей любить хочется?

- Так; приснилось мне, что ли, не помню.

- Да ты ж с ней не говорила.