Обольсти меня на рассвете

— Этим словом цыгане называют воина, цыганского воина. Мальчиков с пяти-шести лет начинают обучать кулачному бою. В этих боях не существует правил, не существует ограничений по времени. Цель — нанести как можно больше увечий сопернику, бить его до тех пор, пока он не сможет продолжать борьбу. Те, кто натаскивает мальчишек, получают деньги от зрителей. Я видел ашарайбов, которые становились после боя калеками, слепыми, которых убивали во время состязания. Они дерутся со сломанными кистями и ребрами, если необходимо. — Кэм рассеянно гладил Амелию по волосам, продолжая рассказ. — В нашем племени ашарайбов не было. Наш барон считан такой обычай слишком жестоким. Разумеется, мы учились драться, но на нас никто не зарабатывал.

— Меррипен… — прошептала Амелия.

— Насколько я знаю, с ним все вышло еще хуже, чем с другими ашарайбами. Человек, который его растил… — Кэм почувствовал, что ему трудно говорить.

— Его дядя?

— Наш дядя. — Кэм уже успел рассказать жене, что они с Меррипеном братья, но не рассказывал ей всего, что поведала Шури. — Он растил Меррипена так, словно тот был его бойцовской собакой.

Амелия побледнела.

— Что ты имеешь в виду?

— Он хотел, чтобы Меррипен вырос злобным, как животное, которое дерется на забаву публики. Его морили голодом и холодом, его держали в черном теле. Его довели до того состояния, когда он мог драться с кем угодно и при каких угодно обстоятельствах. Его научили всю нечеловеческую жестокость, с которой относились к нему те, кто должен, был о нем заботиться, обращать в агрессию и выплескивать на соперника.

— Бедный мальчик! — пробормотала Амелия. — Теперь становится понятно, отчего он попал к нам таким. Он был полудиким. Но… все это было давно. С тех пор жизнь его изменилась. И, раз он так ужасно страдал в детстве, разве он не хочет быть любимым сейчас? Разве не хочет быть счастливым?

— Если бы в жизни все происходило так, моя милая, на свете не было бы несчастных. — Кэм улыбнулся, глядя в ее озадаченное лицо. Неудивительно, что Амелии, воспитанной в большой, дружной и любящей семье, трудно понять человека, который боится собственных потребностей так, словно они его худшие враги. — Что, если бы тебя все твои детские годы учили тому, что единственный смысл твоего существования — это причинять боль другим? Что насилие — все, на что ты способен? Как можно это забыть? Ты не можешь. Поэтому ты скрываешь это насколько можешь, постоянно осознавая то, что лежит в глубине.

— Но… это же ясно, что Меррипен изменился. Он хороший человек со многими прекрасными качествами.

— Меррипен с тобой бы не согласился.

— Ну что же, Уин ясно дала понять, что готова принять его таким, какой он есть.

— Для него не важно, что она готова его принять. Он исполнен решимости защищать ее от самого себя.

Амелии очень не нравилось иметь дело с проблемами, для которых у нее не было готового решения.

— Тогда что мы можем сделать?

Кэм наклонил голову и поцеловал жену в кончик носа.

— Я знаю, что тебе неприятно слышать это, любовь моя, но сделать мы можем не так уж много. Все в их руках.

Амелия покачала головой и проворчала что-то, уткнувшись в его плечо.

— Что ты сказала? — спросил он с веселым удивлением.

Она подняла на него глаза и виновато улыбнулась:

— Мне очень не нравится оставлять будущее Меррипена и Уин в их руках.

В последний раз, когда Уин и Лео видели поместье Рамзи, оно было в руинах и наполовину сгоревшим, на земле ничего не росло, кроме сорняков. И в отличие от прочих членов семьи они не имели возможности видеть поместье на различных стадиях его перерождения.

Обширное южное графство Гемпшир охватывало берег моря, пустоши и дремучие леса, изобилующие живностью. В Гемпшире климат был более мягким и солнечным, чем на большинстве остальной территории Англии. Несмотря на то что Уин не очень долго прожила в Гемпшире до того, как уехала во Францию, в клинику доктора Харроу, у нее было ощущение, что она вернулась домой. То было приветливое, дружелюбное место с живописным городком Стоуни-Кросс, до которого из поместья Рамзи можно было дойти пешком.

Казалось, сама погода постаралась, чтобы представить поместье в лучшем виде. Ярко светило солнышко, и лишь на горизонте в небе маячили легкие белые облака.

Карета проехала мимо караульной будки, выстроенной из серо-голубого кирпича с отделкой из кремового известняка.

— Этот дом здесь называют Блу-Хаусом, — сказала мисс Маркс, — по вполне понятным причинам.

— Какой чудный домик! — воскликнула Уин. — Никогда не видела кирпичных строений такого цвета в Гемпшире.

— Стаффордширский голубой кирпич, — сказал Лео, высунув голову из окна. — Теперь, когда кирпичи можно привозить из других мест по железной дороге, строителям нет нужды делать их на месте.

Они ехали по протяженной подъездной дороге к дому, который был окружен бархатной зеленой лужайкой с выложенными белым гравием дорожками. Дом с лужайкой огораживала еще совсем молодая живая изгородь, вдоль которой росли такие же молодые розовые кусты.