— Ничего, — покривил душой Саблин. — Но я подумал, что при решении сверхсложных задач ответ зачастую лежит на поверхности, просто его никто не видит, потому что все уверены, что задачу такой сложности можно решить только сверхсложными методами и при помощи новейшей аппаратуры. А вдруг можно придумать что-нибудь простое и элегантное? Ведь если знать, что ищешь именно рицин, то и задача формулируется по-другому.
— Ну, в принципе, да, — протянул Морачевский.
Он сидел, положив локоть на край раковины, сосредоточенный и спокойный, как человек, который просто воспринимает нужную информацию и старается ничего не упустить. Глаза его, неопределенного зеленовато-серого цвета, с ярким темным ободком вокруг радужки, смотрели на Саблина пристально и внимательно.
— Расскажи, что это за фигня такая — рицин, — попросил он. — Может, у меня по мере твоего рассказа что-нибудь в памяти всплывет, а то помню только название и то, что не выявляется и антидотов нет. А больше ничего.
Саблин принялся методично пересказывать сведения, почерпнутые из Интернета, избегая медицинских и особенно патолого-анатомических подробностей: все равно Морачевский не медик, он ничего в этом не поймет, и какой смысл тратить время на объяснения всяких тонкостей про агглютиногены, геморрагический диатез, токсическое поражение печени и анурию. Он говорил уже минут двадцать, когда лицо Морачевского внезапно прояснилось. Он вскочил с табурета и жестом победителя вскинул вверх правую руку с ладонью, сжатой в кулак.
— Йес!!!
— Ты чего? — удивился Саблин.
— Я вспомнил! Ты представляешь, какая классная штука наша память? Вот ведь уверен был, что все забыл, и вдруг зацепился за слова «укол зонтиком» и вспомнил все, что когда-то прочитал. Я даже вспомнил, что самым распространенным сортом клещевины, который разводят на Украине, а у нас — в Краснодарском крае, является «казачка». Но вообще-то родиной клещевины является Восточная Африка, она там до сих пор встречается в диком виде. Рицин именуется рицином, потому что по-латыни «ricinus» означает «клещ». У этого растения семена по форме напоминают восточного клеща, потому так и назвали — клещевиной. И известно оно с древнейших времен. Семена клещевины даже в гробницах египетских фараонов находили. Клещевина обыкновенная — это самое ядовитое из всех семенных растений, точно? Я правильно вспомнил?
— Правильно, — с облегчением улыбнулся Саблин.
В этот момент им овладела уверенность, что он не ошибся. Глеб из тех людей, которым, как и самому Саблину, интересны нерешаемые задачи. Он обязательно возьмется помочь. И обязательно что-нибудь придумает.
— И еще я вспомнил, — рассмеялся Морачевский, — что клещевину используют как техническую культуру для получения касторового масла. Слушай, это ведь даже представить себе невозможно: обыкновенная касторка, которая продается в любой аптеке и которую пьют как слабительное, — и смертельный яд, от которого нет спасения. В голове не укладывается.
— Ну, вообще-то насчет того, что «нет спасения», я бы не стал так категорично утверждать, — поправил его Сергей.
— Так ты же сказал, что противоядия нет.
— Противоядия — нет, но разные источники дают разную информацию о том, насколько рицин смертелен. В некоторых написано, что он абсолютно смертелен, если нет противоядия, а в некоторых — что если смерть не наступила в течение пяти дней, то вероятность выздоровления достаточно высока. В общем, Глеб, ситуация такая: никто ничего точно не знает, никто ничего с уверенностью сказать не может.
— Супер! — Глеб заметно оживился, в его глазах заиграл огонь, так хорошо знакомый Саблину: огонь исследователя и первооткрывателя, которому предстоит войти в дремучие джунгли, где растут неизвестно какие ядовитые растения и водятся неизвестно какие хищные и опасные твари.
Сергей не ошибся. В сыне Татьяны Геннадьевны Кашириной он нашел надежного соратника.
Ольга поговорила по телефону с матерью и осторожно положила аппарат на стол, словно он мог взорваться от малейшего сотрясения. Решение она приняла в первое же мгновение, но уже секундой позже испугалась и заколебалась. Сможет ли она стать хорошей матерью внезапно осиротевшему годовалому малышу? Сможет ли бросить Саблина, с которым прожила столько лет, и вернуться в Москву? Ей так хотелось иметь ребенка! Но она, зная характер Сергея, поставила крест на этой мысли: нельзя заставлять его рваться между двумя детьми, между двумя семьями. До тех пор, пока речь шла только о двух женщинах, ему было проще. Такая ноша ему вполне по силам. Двое детей от разных женщин — это ноша, с которой он не справится при своем чувстве долга и ответственности. Она, в общем-то, смирилась с тем, что детей у нее не будет и радость материнства останется для нее просто несбывшейся мечтой. Но Ольга Бондарь точно знала: ее Сергей, ее любимый мужчина, мучается угрызениями совести из-за того, что она не рожает. Он не разводится — и у нее нет детей. Может быть, пора освободить его от этой тяжести, от чувства вины, которое для Саблина совершенно непереносимо?