Обратная случайность. Хроники обывателя с примесью чертовщины. Книга вторая. Новеллы

Знакомы мы с раннего детства, жили на одной улице, хотя и далеко друг от друга. Однако, несмотря на совместные игры в футбол, хоккей, разного рода походы и работу по расчистке лесополос, большими приятелями так и не стали. Володька был невысоким плотным здоровяком, но при этом ловким и подвижным. А удар у него был таким, что его боялись многие из тех, кто выше ростом. Его брат Женя был на год моложе, ростом повыше, но тоже не из хилых. Они были непохожие не только внешне, но и по характеру, и, тем не менее, хорошо ладили. А дружил-то я как раз с Женькой. Именно с ним мы весело проводили время юности, попадали во всякие приключения, и нам было, что вспомнить. При своей грубоватой внешности и грубоватых манерах, он от природы был невероятно обаятелен. Бабушка Фрося его привечала, а моя мать души в нём не чаяла. Он звал её второй мамой, и знакомил со всеми своими девушками. Матушка и на самом деле была его крёстной матерью. Женька был почти член семьи. Он мог запросто у нас пообедать или заночевать, даже если меня не было дома.

С Володькой у нас были отношения миролюбивого нейтралитета. То есть, мы не лезли в его дела, а он не мешал нам. Через два года после армии Женька, работавший шофером, нелепо и не по своей вине погиб в аварии. Это было подлинным горем для всех. Володя тяжело перенёс смерть брата. Возникшую пустоту он пытался хотя бы отчасти заменить мною. При встречах стал называть меня братаном, а это слово для него значило многое. То есть дружить со мной он начал раньше, чем я с ним, как бы по наследству. А потом был этот самый случай, окончательно нас сблизивший.

Володька был противоречивым человеком. Щепетильно честный на работе и в отношениях с людьми, он в то же время промышлял воровством. Делал это ловко и умело, но всё равно был любителем, потому что жил на заработанное. Криминальное хобби, к которому он пристрастился на всю жизнь. Я думаю, что это идёт из детства.

Подростки мы были прокудливые, но тут были свои правила. Обнести сад или стащить с фермы утку, чтобы испечь её в глине и съесть, это, конечно, воровство, но как бы ненастоящее. Настоящим воровством было покушение на личную собственность. Любители пошарить в карманах или стащить что-нибудь из дома, получив своё по морде, становились изгоями. Со временем мы выросли из этих глупостей. Но не все. Володька остался. Вначале для него в этом был некий спортивный азарт, а потом втянулся. Но всё было по правилам, то есть у людей он не крал, а стащить что-нибудь в колхозе совесть ему позволяла. Специализировался он на всякой живности, но любимым объектом были поросята, которых он ласково называл «пятачками». Впрочем, этот выбор диктовался спросом. Действовал он осторожно и всегда в одиночку, поэтому и не попадался много лет. Милиция давно мечтала его взять, но это им не удавалось. До поры, конечно.

Его делами я не интересовался, но однажды он попросил помочь в одной своей операции. Это было даже не воровство, а неравноценный обмен, хотя при желании за него могли и посадить. Я согласился из любопытства. Всё-таки не часто можно увидеть корову в сапогах. Один не шибко умный мужичок нанял Володьку обменять свою яловую корову на колхозную удойную. Я сразу отметил идиотизм затеи. Володька объяснил, что идиотизмом страдает заказчик, а его дело исполнить, и получить гонорар. Был стойловый период, поэтому Володька и придумал обуть корову для маскировки следов. От меня требовалась помощь в переобувании во время обмена. Забавно было видеть бурёнку, чинно шагающую в четырёх сапогах. Причём задние сапоги были старыми кирзовыми, а передние женскими резиновыми сапожками. Всё закончилось предсказуемо. Утром подмена сразу обнаружилась, и хотя следов на весеннем снегу не было, зав фермой сразу нашёл решение задачи. Он выпустил коровку на волю, и пошёл вслед за ней. Корова вовсе не ходячий кусок говядины, как думают некоторые, а вполне сообразительное животное. Она прямиком, уже босая, притопала к своему двору. Заведующий надавал незадачливому махинатору по шее, и заставил отогнать колхозную бурёнку на место. Вернувшись, бедняга получил от жены. По ошибке, он вместо старых использовал недавно купленные женой сапожки. Этими испорченными сапогами она его и отходила, и опять по голове.

Я никогда не говорил Володьке о вьющейся верёвочке с обязательным концом, потому что он сам это знал, и заранее смирился с неизбежным. В конце концов, его посадили. Володька это сильно переживал. К тюрьме он был морально готов, а досадовал на то, каким путём туда угодил.