Обратный отсчет

«Языка» привели к Хантеру. Перед старшим лейтенантом предстал дехканин лет сорока, босой и в рваном халате. Мозолистые ладони свидетельствовали о привычке к каждодневной работе с кетменем. Заголив правое и левое жилистые плечи пленного, старлей не заметил ничего похожего на маленькие «засосы» — характерные признаки у человека, регулярно ведущего автоматный огонь. За ухом не нашлось ничего похожего на ожог — «язык» не был и гранатометчиком. Понюхав ладони перепуганного крестьянина, Хантер снова-таки не обнаружил признаков пороховой копоти — самые обычные чабанские запахи: верблюжья шерсть и навоз. Вероятно, рядовой погонщик.

— В «броню» его! — привычно скомандовал Хантер, потеряв всякий интерес к пленному. — Передадим ХАДу, пусть сами с ним разбираются.

— Ташакур[73]

, себ командор, — вдруг залопотал афганец. — Я карашо знай твоя началник Темир-туран, он у нас часто биль.

— Вот ХАДу об этом и расскажешь, — равнодушно отмахнулся Петренко. — Свяжите, чтобы гранату часом не слямзил!

Затем привели старика, пытавшегося продырявить замкомроты из своего «окурка». В отличие от погонщика, старик был одет богато — белая шелковая чалма, дорогой халат, расшитые остроносые чувяки, как у старика Хоттабыча. Разговаривать аксакал ни с кем не пожелал, поэтому бойцы по-быстрому упаковали его в бэтээр. Вскоре подтянулись и минометчики со своими БТР-Д.

Собрались офицеры и прапорщики, стали совещаться — как быть с поклажей, оставшейся от каравана. Добыча оказалась немалой — около ста килограммов тротила в ящиках, примерно столько же героина в кожаных бурдюках, мешок с деньгами, в котором вперемежку лежали советские рубли, афгани, доллары и пакистанские рупии. Вез караван и оружие — два десятка ящиков с китайскими автоматами и ручными пулеметами, около полусотни мин-«итальянок»[74]

. Под тушами мертвых верблюдов уцелело несколько упакованных в плотный картон магнитофонов «Шарп» и «Панасоник». А на хитроумном ишаке, пережидавшем заваруху за скалой, обнаружили сумку с документами какого-то исламского комитета.

В итоге было решено поступить следующим образом: перебитых «духов», которых в общей сложности оказалось семьдесят два человека, собрать вместе и заминировать, тюки с содержимым, имевшим хоть какую-то ценность, разместить на броне и доставить на «Победит», прихватив заодно труп китайского военного советника. Доложить по команде о ночных событиях надлежало заместителю командира роты, ему же выпало распределить трофеи среди подчиненных.

Поклажу на сей раз навьючили на броню, от чего бэтээры стали похожи на афганские бурубухайки[75]. Ишака, тут же прозванного Масудом, что на языке Омара Хайама и означает «счастливчик», единогласно решили взять с собой.

Однако упрямое животное никак не желало лезть на броню, поэтому Масуда пришлось привязать к следовавшему в замыкании бэтээру, чтобы тот трусил за ним все те километры, которые этой ночью десантникам пришлось поливать собственным потом. Механику-водителю приказали не газовать, дабы Масуд поспевал.

Таким вот цыганским табором десантура явилась на «Победит», где в это время «деды» кидались на стенки, кляня себя за проявленную в присутствии Хантера слабость.

Электронику, деньги, наркотики и оружие бойцы затащили в «ленинскую комнату», свалив в кучу. Тело прапорщика Нефедова, завернутое в плащ-палатку, осталось лежать на броне, подплывая уже чернеющей кровью.

Поручив Старову заняться личным составом, Хантер вышел на связь с бригадой с докладом о ночных событиях.

«Штабные» сперва не поверили собственным ушам — «чепэшная» рота начала воевать, да еще с таким успехом и минимальными потерями! За следующие полчаса Петренко успел переговорить с кучей бригадного и батальонного начальства: всем хотелось разузнать об обстоятельствах успешного «забоя» каравана из первых уст. С утра на «Победите» ожидалось нашествие «вождей» — разобраться с бакшишами, пленными и самим замкомроты, поскольку операция прошла, будучи ни с кем не согласованной.

Странное дело — но судьба раненых почему-то никого не волновала, и Александру только с матом и криком удалось уломать «штабных», чтобы с рассветом их, а также погибшего и пленных афганцев забрали «вертушкой». Утомленный переговорами и злой как черт, он вернулся в ленкомнату, она же и столовая, а там в ноздри ударил запах шашлыков — пока шли боевые действия, «победитовский» кок успел приготовить дикобраза.

Не теряя времени, сели за стол; откуда-то возникла бутылка самогона. До предполагаемого приезда руководства оставалось часа три, поэтому одна бутылка на всех, да еще и под такую закуску, никак не могла повредить голодным и вымотавшимся гвардейцам-десантникам. Выпили, помянули погибшего товарища, закусили дичиной, действительно напоминавшей по вкусу крольчатину.

Но ни еда, ни спиртное не радовали. Смерть прапорщика оставила тяжелый осадок, несмотря на то что десантники с полным правом могли бы гордиться своим успехом.