Образ Беатриче

«Учитель, вот из-за стеныВстают его мечети, багровея, Как будто на огне раскалены».(Ад, VIII, 70–72)

Теперь они видят перед собой рвы и железные стены, ворота и множество падших духов. По словам Вергилия в городе «заключены // Безрадостные люди, сонм печальный». Духи кричат со стен Вергилию:

«Сам подойди, но отошли второго, Раз в это царство он вступить посмел. Безумный путь пускай свершает снова,

Но без тебя; а ты у нас побудь».

От этих слов Данте приходит в ужас. Он не может представить, что будет с ним, если он останется без водительства Вергилия, и как сможет выбраться из ада. Пока они разговаривают и ожидают прихода Божьей помощи, над стеной появляются Фурии, призывающие Медузу присоединиться к ним. Вергилий советует Данте отвернуться и закрыть глаза руками, и сам накладывает поверх его рук свои ладони. Ведь если живой увидит Медузу, пути назад не будет. А потом звучат слова:

О вы, разумные, взгляните сами,

И всякий наставленье да поймет,Сокрытое под странными стихами!(Ад, IX, 61–63)

Стихи без сомнения странные, но здесь все одинаково странное: и железные стены Дита, и наглость демонов, и сила Медузы (от которой вряд ли спасут повернутая голова и двойной покров поэзии), всё ведет к тому, что таится в городе. После грозных слов ангельского вестника (возможно, речь идет о высокой поэзии?) поэтам уже ничто не грозит, они входят в город и видят вокруг множество раскрытых гробниц, охваченных огнем. На вопрос Данте «кто похоронен // В гробницах этих скорбных, что такими // Стенаниями воздух оглашен?», Вергилий отвечает, что это могилы ересиархов и их последователей и добавляет, что их гораздо больше, чем можно было бы подумать.

Это цитадель упрямства, которую взломало только прямое вмешательство божественной сущности, это город и круг еретиков. Необходимо помнить, что Данте имел в виду под ересью. Для него ересь состояла в упрямстве; в состоянии души, бросающей осознанный вызов силе, обусловленной доверием и послушанием; интеллектуальное упрямство. Строго говоря, еретиком следует считать человека, отдающего себе отчет в своих действиях; он принял Церковь, но в то же время предпочел собственное суждение суду Церкви. Это кажется невозможным, но может произойти с каждым из нас в зависимости от нашего поведения. Можно сказать, что несдержанность сегодня оправдывает себя, а непоследовательность укоренилась в умах. Но во времена Данте еретиком считался человек, целостность духа которого распалась; он оправдывал собственные ошибки и злобу не только для себя, но стремился распространить свои заблуждения. Голова Медузы упоминается здесь как символ окаменевших ошибок. Ересиархи и «их присные, всех толков; глубь земли // они устлали толпами густыми». Почему их так много? От одного вида этого множества наступает конец псевдоромантизму. Любая доктрина может быть опасна, если нет свободного разумного ее обсуждения, символом которого является Город.

Главный грешник, с которым Данте говорит здесь, это Фарината, флорентиец, эпикуреец и враг партии Данте во Флоренции. С нашими современными взглядами на партийную политику, в худшем случае, или с нашими английскими взглядами на партийную политику, в лучшем случае, нам трудно вспомнить, что Данте считал своих политических противников неправыми как с метафизической, так и с моральной точки зрения. Его сознание было настолько проникнуто средневековыми взглядами (которые он, конечно, не считал средневековыми, наоборот, он считал их передовыми), что он ставил правильность взглядов выше свободомыслия. Сегодня мы полагаем, что человеку лучше думать своей головой, даже если при этом он думает неправильно. Впрочем, не об этом речь. Фарината в огненной гробнице потому, что думал неправильно и при этом настаивал на своей правоте. Но с поэтической позиции нельзя не отметить его величие — гордость питает его высокомерие и смелость. Даже в аду он горько иронизирует над своими соотечественниками, не сумевшими удержать власть. Но хотя в его поведении в аду действительно усматривается некоторое величие, однако ничего великого нет в том, чтобы отправиться в ад. Его темная гордость достаточно далека от счастья святой Фортуны.

Сегодня примеров такого адского высокомерия, как у Фарината, немного, но качество это рождено упрямством, а с этим во все времена проблем не было. Именно упрямство питает несдержанность, и так было всегда. В этом есть признак той самой отнюдь не небесной вечности, о которой говорила Франческа: «этот плен ты видишь нерушимым».

Когда Данте недоумевает, почему Фарината, предсказавший его изгнание, не знает о настоящем, он получает ответ: