Обреченность

Немецкое командование выделило Краснову бронированный вагон с зенитной установкой на крыше, помещенный в состав легкого бронепоезда. Немцы были одеты по парадному расчету – в касках, с примкнутыми к карабинам штыками и с саблями наголо. Казаков по этому случаю одели в новую парадную форму, введенную для казачьей дивизии, с нашитыми на мундирах орлами вермахта и шевронами восточных добровольческих соединений. Вместо фуражек на их головах были германские каски с темно-синими полосами над обрезами.

Реяли красно-бело-голубые знамена с исконными гербами казачьих войск. Развевались на ветру знамя вермахта и красное партийное знамя со свастикой в белом круге. Над зданием вокзала подняли национальный флаг Германии. Немцы и казаки закричали «ура». Затрещали барабаны, ударили и заухали литавры. Оркестр исполнял марш финляндского кирасирского полка.

Генералы Паннвиц и Краснов были в германской военной форме. На офицерах, в том числе и немецких, – казачьи папахи и кубанки. На некоторых – черкески с серебряными газырями.

Петр Николаевич Краснов в сопровождении фон Паннвица, оберлейтенанта Пикенбаха и полковника Берзлева бодро обошел строй почетного караула. Краснов специально говорил по-русски, чтобы его понимали окружающие казаки. Свита генерала стояла поодаль. После приветствия он сделал несколько шагов к строю, крикнул старческим, но еще зычным, властным голосом:

– Кто служил под моей командой в Империалистическую и 1-ю Гражданскую – шаг вперед!

С десяток казаков вышли из строя. Краснов снял фуражку, обнял и троекратно расцеловал самого ближнего к нему немолодого, седоусого казака. Тот замер оторопело, не смея дышать на генерала прогорклым запахом табака. Краснов тут же, также троекратно перецеловался со всеми сослуживцами, щекоча колючими усами. Немцы были поражены, недоуменно переглядывались. Но Краснов пояснил:

– Это односумы, полчане мои. Я с ними побеждал еще в прошлую войну. Даст Бог, и сейчас победим.

Машину с почетным гостем, рядом с которым занял место Гельмут фон Паннвиц, сопровождал эскорт конных казаков ротмистра Мосснера на белых лошадях. Это вызвало бурю восторга у собравшихся казаков и гостей. Приезд генерала Краснова своим блеском напомнил казакам старые давние времена, прежнюю вольную и свободную жизнь.

Атаман Краснов был растроган сердечной встречей, подготовленной ему казаками. Весь день он провел среди казаков, наблюдая за стрельбами, выводкой лошадей, расспрашивая казаков об их житье-бытье. Но вечером казачьи офицеры, снятые с должностей, стали требовать возврата на фронт.

В штаб дивизии прибыл командир 5-го Донского полка. Когда он вошел в канцелярию, демонстративно, как на параде чеканя шаг, командир дивизии проводил совещание с командирами бригад. Петр Николаевич Краснов молча сидел рядом и рисовал какие-то крестики на карте. Звеня шпорами, Кононов подошел к генералам. Бросил ладонь к виску.

– Господин генерал-лейтенант, разрешите обратиться к командиру дивизии генерал-майору фон Паннвицу.

Генерал Краснов, склонившись над столом с картой, устало махнул рукой.

– Господин генерал-майор, вынужден доложить вам, что в случае необоснованного снятия с командных должностей офицеров моего полка, я не отвечаю за действия казаков и прошу немедленно направить меня на фронт. В любом качестве, хоть рядовым!

Голос Кононова дрожал, он говорил взволнованно и резко. Кончики его щегольских усов дергались.

Переводчик наклонился к уху фон Паннвица. Генерал Краснов развернулся к Кононову всем телом, вцепился в него взглядом. Повисла тишина. Подполковник побледнел до синевы, до боли сжал челюсти, но явно не трусил. В нем чувствовалась уверенность бывалого человека, всегда готового драться. И обмундирование на нем сидело как влитое, словно родился в ремнях, начищенных сапогах, при кобуре. Сразу было видно, что перед Паннвицем стоял опытный, тертый и храбрый офицер.

Командир бригады полковник Рентельн – сутулый, с вытянутым красным недовольным лицом – хотел что-то сказать, но только покачал головой.

– Отчего же самому не отправиться на фронт! – фон Паннвиц задумался и как будто с сожалением посмотрел на Кононова. – Тем более что вы храбрый офицер и наверняка совершите много подвигов.

Кононов слушал молча.

– Но в армии все должно быть разумно, и грамотный офицер должен командовать, а не идти самому в атаку. – Помолчал, раздумывая. – Я отвечу вам завтра. Ждите приказ.

Генерал Краснов кинул на стол карандаш, воскликнул:

– Смотрите! Вот он, настоящий казачий характер. Может вытерпеть все, но если это будет боль извне, а не из сердца…

После совещания Кононов подошел к командиру бригады. Щелкнул каблуками, прищурившись, заглянул ему в глаза.

– Вы, кажется, хотели мне что-то сказать, Эвальд Вольдемарович?

Фон Рентельн ногтем мизинца потрогал свой щеголеватый ус.

– У нас в русской императорской армии говорили так: «Не задирай голову вверх, чтобы не показаться выше начальника». Сейчас говорят проще: «Не залупайся!»

Кононов внимательно слушал, склонив голову вбок.