— Каждая скорбь, — сказал Флинор, словно услышав его слова, — тоже выражение Божьей воли.
Эли фыркнул:
— Если это так, значит, ему нравится причинять людям боль.
Сара посмотрела на старика, шокированная как его словами, так и тем, что он осмелился произнести их вслух. А вдруг это кто-нибудь услышит?
— Я вот что хочу спросить, — произнес Эли, закончив смешивать тесто и передавая миску Саре. — Похоже, дома жизнь у тебя была не сахар. Иначе ты бы не отправилась на Запад. Я прав?
Опасаясь, что на ее лице отразились недоверие и страх, Сара быстро отвернулась и ничего не ответила.
— По-твоему, ты заслужила то, что заставило тебя захотеть начать все сначала? — продолжал допытываться Эли.
— Господь наказывает нас за наши грехи. Если бы мы не грешили, не было бы и скорби! — Казалось, священник обращается именно к Саре, к ней одной.
Она проглотила комок в горле, по-прежнему не в состоянии вымолвить ни слова, и кивнула.
Эли недовольно крякнул.
— Ну, а я считаю, что эту скорбь слишком часто испытывает совсем не тот, кто грешит.
Когда обе миски были завернуты в тряпицы и выставлены на солнце, чтобы тесто подходило, Эли нашел для Сары другую работу у фургона, где мог донимать несчастную вопросами, на которые она не могла ответить.
Когда Эли наконец отправил ее к ручью стирать одежду, она облегченно вздохнула, ибо к тому времени уже была готова броситься наутек. Она с радостью отправилась выполнять задание. Скрывшись за деревьями, Сара опустила сумку наземь и тяжело вздохнула.
Как Эли догадался, что я сбежала? И что еще ему придет в голову? — взволнованно думала девушка.
Хруст ветки заставил ее вздрогнуть и очнуться от тягостных размышлений. Она схватила белье и сделала вид, что занята делом. Через минуту к ней присоединилась Марта Уильямс.
— Я увидела, что ты идешь стирать, и решила, что вдвоем нам будет веселее, — сказала она, вставая у ручья на колени. — Ты сегодня что-то бледная. Нездоровится?
— Да нет… — отозвалась Сара, не поднимая головы.
— Пожалуйста, не волнуйся. Мне можно сказать все. Я видела, что старик заставил тебя работать все утро и даже не пустил на службу.
— Дело не в этом, — возразила Сара, досадуя, что дрожь в ее голосе можно неправильно понять.
Марта смотрела на нее с сочувствием.
— Откуда ты, милая?
— Из Нью-Йорка. — Сара ждала новых вопросов, но оказалось, что для Марты этот вопрос был всего лишь предлогом рассказать о себе.
— А мы из Теннесси, — начала она. — Отправились на Запад, потому что Том боится войны. Он говорит, что с тремя детьми и четвертым на подходе… — Она остановилась и с мечтательной улыбкой похлопала себя по животу. — Том не хочет бросать нас ради того, чтобы служить в армии.
— Никто не станет отправлять на войну молодого отца, — рассеянно ответила Сара. Проблемы Марты ее не трогали: они были слишком далеки от ее собственных.
— На самом деле, — поделилась та, — Том уже давно подумывал о том, чтобы махнуть на Запад. Просто сейчас он может сказать, что заботится о нас и не хочет подвергать опасности.
Женщины закончили стирку и вместе пошли в лагерь. Сара опасалась, что Эли ждет ее возвращения, придумав за это время новые каверзные вопросы, но он только сказал:
— Я натянул между фургонами веревку для белья.
Она бросила на него подозрительный взгляд, и ей показалось, что старик чем-то очень доволен.
— Пока тебя не было, приходили охотники, — сообщил он. — Они принесли полтуши оленя и велели нам зажарить ее на обед.
Сара не нашлась с ответом.
За пределами круга стояло несколько дровяных плит. Владельцы сдавали их напрокат тем, у кого не было собственных, однако Эли предпочитал пользоваться костром и сковородкой.
— Я видел много таких плит, — сказал он, заметив, что Сара смотрит в ту сторону. — Ими устлана вся дорога на Запад.
Это воспоминание вызвало у него улыбку, которая напомнила Саре трещину на кожаном переплете старенькой Библии. Интересно, что сказал бы Эли, если бы услышал это сравнение?
Ей-то как раз казалось, что такие плиты очень пригодились бы переселенцам в их новых домах, но она снова промолчала и помогла Эли соорудить вертел для жарки оленины, а потом почистила картошку и нарезала свежий хлеб. Когда вдали показались Милберн и Райс, у нее полегчало на душе.
Мальчик уселся у фургона. Его волосы были взлохмачены сильнее обычного, щека запачкана колесной мазью; еще одно пятно красовалось на рубашке. Сара с опозданием сообразила, что ее тоже нужно было постирать.
— Вкусно пахнет, Эли, — сказал он.
— Для тебя любая еда вкусно пахнет, — проворчал тот.
Райс повернулся к Саре.
— Если бы Ривер вчера был здесь, он бы не позволил этому Гейнсу провожать вас.
— А тебе какое дело до того, кто провожает Сари? — угрюмо спросил Эли.
Райс не обратил на его слова ни малейшего внимания.
— Мы с мистером Милберном помогали всем проверять фургоны, а Гейнс не дал нам проверить свой. Он…
— Помолчал бы лучше, — буркнул Эли.
— Послушай, он говорит не с тобой, — вмешался Милберн. — Вчера вечером Райс видел Сару с Гейнсом и хочет рассказать ей то, что узнал об этом малом.
— Я и сам не в восторге от этого типа, — проворчал Эли.