Обретая надежду

Dormi, Dormi, O Bel Bambin…⁴⁵

Леви лежал у меня на руках, завернутый в выцветшее голубое одеяльце, и смотрел широко раскрытыми серыми глазами. Сидя на полу спальни, я раскачивался взад и вперед и тихо напевал рождественскую песню, его любимую колыбельную. Она всегда успокаивала его, помогала заснуть и на время забыть об этом ужасном мире.

Perche piangi, o mio tresor?

Dolce amor, dolce amor,

Fa la nanna, o caro figlio,

Tanto bel, tanto bel,

Fa la nanna, o caro figlio⁴⁶.

Я пропел последнюю строчку и замолчал, а услышав тихое сопение, вздохнул. Наклонившись, я поцеловал младшего брата в лоб.

Он наконец-то заснул.

Сделав глубокий вдох, я прислонился спиной к стене спальни, крепко держа Леви на руках. Взглянув на его спящее личико, я закрыл глаза и помолился Господу, чтобы все эти страхи поскорее закончились. Пусть бы папа перестал приходить домой пьяным и прекратил бить маму… и больше не пытался бы «заткнуть» Леви, потому что не выносил его плача.

Каждую ночь я приносил Леви в нашу тесную комнатку. Я купал его, кормил, переодевал и укачивал, напевая эту колыбельную… Все для того, чтобы мама не позволила отцу причинить ему боль, когда тот вламывался в дверь, ища повода для драки.

Я каждый вечер молился Богу, чтобы однажды папа просто перестал приходить домой. И оставил нас в покое, позволив мирно жить.

Стоило мне немного расслабиться, как в узком коридоре послышались шаги. Мгновением спустя в комнату вбежал Остин. Лицо его раскраснелось. Он смотрел на меня широко раскрытыми темно-карими глазами. Я застыл, а потом услышал, как хлопнула входная дверь.

– Он вернулся, – проговорил Остин, борясь со страхом. Ему было лишь восемь, а мне – одиннадцать. Леви же исполнилось всего несколько месяцев. – Сегодня он очень пьяный. Я видел, как он, покачиваясь, шел по дороге через парк. И кричал на всех встречных.

У меня внутри все упало. Я снова посмотрел на Леви и подпрыгнул, когда из другой комнаты донесся мамин крик.

Услышав шум, Леви распахнул глаза. Его маленькое личико сморщилось, и он заплакал у меня на руках.

Я взглянул на Остина, застывшего в дверном проеме.

– Возьми нашего fratellino, – велел я.

Он подбежал и взял Леви у меня из рук, а потом резко опустился на крошечную кровать, на которой мы спали вдвоем.

В гостиной раздался грохот, и Остин посмотрел на меня полными слез глазами. Он выглядел таким беспомощным, что у меня комок застрял в горле.

– Он снова сделает ей больно, так ведь? – проговорил он дрожащим голосом. – А потом доберется и до нас.

Сделав глубокий вдох, я пообещал:

– Не доберется. Клянусь. – Я взглянул на испуганных младших братьев, потерянно примостившихся на кровати, и произнес: – Присмотри за Левом, ладно? Постарайся, чтобы он не плакал.

Остин кивнул, и я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. В коридоре раздались мамины крики, и сердце быстрее забилось в груди.

Я слышал, как ругался папа, а мама умоляла его остановиться. Дойдя до конца коридора, я увидел, как отец прижал маму к полу. Руками она пыталась оттолкнуть его, на лице ее виднелась кровь.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, мама открыла глаза. А заметив меня, медленно покачала головой. Она явно просила меня уйти, убежать отсюда и спрятаться. Но я не мог. Он причинял ей боль, и я знал, что потом придет очередь братьев. Я должен их защитить. И направить весь его гнев лишь на себя.

Как раз в тот момент, когда папа пнул маму в живот, в спальне закричал Леви. Услышав плач ребенка, отец резко обернулся. На лице его застыла ярость.

– Этот чертов ребенок! – пробормотал он, направляясь ко мне.

Он шел за моими братьями… Я не мог позволить ему до них добраться.

Я шагнул вперед. Папа заметил меня и попытался оттолкнуть с дороги.

– Убирайся! – прорычал он.

Но я не послушался. Я посмотрел на лежавшую на полу маму. Она вся сжалась, с трудом пытаясь отдышаться. Я слышал, как плакал в спальне младший братишка, а Остин умолял его прекратить.

Я встретился взглядом с темными глазами отца и, пытаясь не дрожать, снова шагнул вперед. По его губам медленно расплылась улыбка. Он не проронил ни слова. Просто поднял кулак и ударил меня по лицу. А потом оторвал от пола и швырнул в стену. Я ударился спиной, и по тонкой штукатурке поползли трещины.

Я попытался отгородиться от происходящего. Сосредоточился на маме и плачущих братьях… Отец колошматил меня, словно боксерскую грушу, но хотя бы не приближался к ним.

Я не знал, как долго длилось это избиение. Мне показалось, что прошла целая вечность. Наконец, дыхание папы замедлилось, он все реже и слабее наносил удары. Отец бросил меня на пол, и я ощутил вкус крови, стекающей из разбитого рта.

Я лежал неподвижно, молясь, чтобы ярость его на этом закончилась. А потом услышал, как открылась и захлопнулась входная дверь.

Он ушел… по крайней мере, сейчас.

– Mio caro⁴⁷, – хрипло проговорила мама.